Мое «боевое крещение» состоялось довольно поздно. Даже не «боевое», а больше психологическое. Это был восьмой класс. Об этом – ниже.
А пока скажу, что эта тема посвящена актуальной проблеме. Есть вопрос, который часто задают детским психологам: «Как выстроить настолько доверительные отношения с детьми, чтобы они ничего не скрывали?» Я не детский психолог, но выскажу свое мнение.
Понятно, что доверие ребенка выстраивается с рождения, а когда он немного подрастет, ему надо говорить о том, что не надо ничего скрывать от родителей. И все равно дети часто молчат.
Причины могут быть разные – боязнь наказания, стыд (особенно у мальчиков), порицание от коллектива, живущего по искривленным понятиям и т.д.
Недавно мне написала женщина, рассказала о том, что сын пришел с синяком. На все вопросы — молчит, а она волнуется. А психологи наперебой твердят о том, что ребенок не должен молчать.
Беда в том, что универсального совета для таких случаев не существует. Но скажу, что если вы заметили, что с ребенком что-то не то, а он играет в молчанку, то есть повод обратиться к одноклассникам, друзьям. В большинстве случаев, они все расскажут, и очень охотно, если будут в курсе, конечно. А чаще всего они все знают.
Есть и еще одна причина, по которой дети и подростки молчат – они не хотят расстраивать родителей, потому что любят их. А многие проблемы, особенно конфликтные, часто кажутся их сознанию нерешаемыми.
Короче, мой совет прост – учитесь чувствовать и видеть эмоциональное состояние ваших детей. Это очень важный навык. И если что – начните сбор информации с друзей.
А теперь, моя история, которая сейчас вспоминается с улыбкой. Но тогда! О, что я пережила…
В столовой, во время завтрака, пробираясь к свободному месту, я задела девочку, у которой в школе был определенный «авторитет» – ходили слухи, что ее брат сидит, а его друзья на воле — всегда за нее заступятся.
Поэтому, она чувствовала себя безбоязненно, в любых ситуациях. У нее была своя компания, весьма не строгая в нравах. Я пару видела ее не совсем трезвой, она уже вовсю дымила на переменах, и связываться с ней…
По школьным «понятиям» – это как наехать на какого-нибудь итальянского мафиози. Фильм «Спрут» тогда еще был на слуху, в памяти, точнее. И вот я ее задела, а она в это время подносила ко рту стакан с кофе. А он хоть и с молоком, но горячий. И кофе частично выплеснулся на нее.
— Извини, — сказала я.
Она вскочила, и накинулась на меня. Я машинально ее отпихнула. Она завалилась на какого-то десятиклассника. Он был массивным, и…наверное, хотел есть. Собственно он, и пара его приятелей – разняли нас. Внутри меня бушевало пламя, смешанное со страхом.
На следующей перемене ко мне подошел мальчик, парламентер. Он ехидно ухмыльнулся, и протянул свернутую бумажку. «После уроков приходи за школу. Ты сильно попала!» — Я прочитала записку, и почувствовала себя обреченной. Черная метка!
Мне даже показалось, что и череп с костями был там пририсован, но его не было. Это произошло на глазах одноклассниц. Они сочувственно на меня посмотрели, и мне стало еще страшнее. Мне показалось, что они уже прощаются со мной.
Два или три урока прошли в очень странном состоянии. Я не слышала, о чем говорят учителя. Я думала о маме, о том, что ее жалко, потому что неизвестно, что со мной будет после уроков.
Удивительно, но мое сознание выталкивало и совсем уж странные образы: Пушкина, Черную речку, зайца, перебежавшего дорогу, и скрывшегося в лесу. От этого становилось еще хуже.
Была ли мысль о том, что можно ведь и не ходить за школу, да? Была. Вернее, она была, но казалась невозможной. Все потом будут показывать на меня пальцами – вон та трусиха идет. Подход неправильный, но… Другого не было.
На улице — холодно, поземка – по дорожке. Я пошла за школу, был там у нас небольшой пустырь, где и простояла честно полчаса. Она (они?) не пришла.
— На тебе лица нет, — сказала мама, когда я вернулась домой. – Что случилось?
— Ничего, просто очень устала.
Уроки мне делать не хотелось. Зачем? Еще ведь ничего не ясно. Я понимала, что еще ничего не закончилось, а мои навыки для таких ситуаций – оставляют желать лучшего. А потом появилась злость.
Я сняла со шкафа большого медведя, игрушку из детства, усадила его на спинку дивана, и… Немного потренировалась на нем, используя как боксерскую грушу. До сих пор помню его удивленные глаза. Ночь прошла в тревоге. Я не спала. Совсем.
Я жалела, что у меня нет сидевших или сидящих родственников, и даже обрадовалась, что у дяди Саши вроде есть наколка на груди. Но тут же вспомнила, что это всего лишь Ленин. Не подходит.
Утром перед школой меня ждала Оля и ее свита.
— Пошли, — сказала она. – Один на один, по-честному!
На пустыре мы кинули наши сумки в снег, встали друг напротив друга, и… Стали смотреть друг другу в глаза. Оля встала в подобие боксерской стойки, я тоже подняла кулачки.
— Давайте же! – Окружающие стали нас подначивать.
Лично у меня претензий к ней не было. У меня снова произошло что-то с сознанием. Я увидела перед собой грустную девочку, бледную и худую, ровесницу, в мужской, не по размеру куртке, и уже не испытывала к ней никакой злости. Почему она медлила? «Зрители» стали ругаться.
А мы стояли как вкопанные… Чем кончилось? Ничем. Мексиканская ничья. Мы просто разошлись. Возвращаясь назад, я понимаю, что для Оли это было рядовое событие, чисто психологически. Я же морально была готова ко всему. И несколько раз поцеловала маму, перед уходом в школу. Может, Оля почувствовала это?
А на следующий год наши классы «ополовинились» — многие ушли в ПТУ и техникумы, и из четырех классов получилось два. В одном из них мы и оказались с Олей. И у нас были нормальные, даже дружеские отношения.
Этот опыт был полезным для меня, только его полезность точно и четко выразить в словах я не могу.
А мама так ничего и не узнала.
Но это не означает, что вы – мамы, не должны ничего знать. Особенно по нынешним временам. Знайте и интересуйтесь. Ведь мне может просто повезло тогда?
