Старик распахнул тяжелую скрипучую дверь городского краеведческого музея, переступил порог, аккуратно вытер не грязные подошвы о половичок, оглянулся.
— Билет! — крикнула кассирша.
— Мне директор нужен, — сказал старик.—По важному делу.
— Вон та дверь.
Старик постучал, прежде чем войти в кабинет. Услышав разрешающий женский голос, вошел, поздоровался. За письменным столом сидела миловидная молодая женщина с короткой прической. Это была директор музея Галина Трофимовна.
— Как вы сказали? — переспросила она. — Абросим Петрович?
— Амвросий, — поправил старик. — Хотя для простоты можете звать Абросимом — не обижусь.
— Хорошее русское имя, — вздохнула Галина Трофимовна. — Да вы присаживайтесь. Моего отца, к примеру, звали Трофимом Варсонофьевичем.
— Знавал я вашего деда, — сказал старик. — В бабки играли — как сейчас помню. Он чаще проигрывал.
— Кто?
— Ваш дед, Варсонофий Ипатьевич. Из купеческого рода.
— Да неужто вы знали его? Моего дедушку?
Старик улыбнулся, разгладил белоснежную бороду.
— Не буду зря ваше драгоценное время отнимать, — сказал он. — Я ведь по делу пришел. Хочу завещать краеведческому музею кой-какую мебелишку…
— Как это — завещать?
— Предчувствую близость кончины, — вздохнул Амвросий Петрович. — Сердце совсем никудышное — то стучит, то молчит. В любой момент остановиться может. Лет мне более, чем достаточно, — восемьдесят восемь. Наследников не имею, утратил. Вот и боюсь, как бы вещички мои не пропали втуне… Решил завещать музею. Что скажете, голубушка?
Галина Трофимовна разрумянилась от волнения, глазки азартно блеснули. Она была женщина энергичная, деловая, неравнодушная к своей работе, мечтала сделать музей уникальным и для этого предпринимала всяческие усилия. Предложение щедрого старца ее обрадовало.
— А нельзя ли глянуть на вашу мебель? — спросила она.
— Очень даже можно. И хоть сейчас.
— Тогда поехали! — встала директриса.
Она все дела предпочитала делать сразу.
Амвросий Петрович жил неподалеку, в двухэтажном деревянном доме, на первом этаже. Окна располагались почти на уровне тротуара — были видны ноги прохожих. Старик занимал две комнаты в большой квартире, перегороженной дощатыми стенами.
— Когда-то весь дом принадлежал нашей семье, — сказал он. — Но пришлось потесниться. Прошу!
Галина Трофимовна вошла, осмотрелась.
Да, мебель была хороша: замечательное старинное бюро с множеством выдвижных ящичков и секретных полочек, роскошный буфет красного дерева, изящный ломберный столик, большое венецианское зеркало в бронзовой раме, граммофон с огромным рупором, медные канделябры в виде ангелов.
Много имелось и других, не менее ценных предметов. Люстра с разноцветными подвесками, например, вольтеровское кресло. И многое прочее.,.
— А вот, извольте взглянуть, — шарманка,— сказал Амвросий Петрович. — Ей лет двести, не меньше — из самых первых, из немецких.
— Неужто играет?
— Еще как играет! — Старик начал крутить ручку, и зазвучала дребезжащая сентиментальная мелодия.
— Фантастика!.. — прошептала Галина Трофимовна. — А что это за окошечки?
Это раек, — объяснил Амвросий Петрович. — Шарманка с райком. Редкостный экземпляр. Гляньте в окошечко-то!
Она глянула и увидела внутри движущиеся цветные картинки, на которых были изображены скорее всего Адам и Ева в райском саду. Сцены грехопадения и изгнания из рая.
— Какая прелесть, — сказала Галина Трофимовна.— Такого кино я в жизни не видела!..
— Ну и как? — спросил старик, поглядывая на нее с лукавым прищуром. — Принимаете скромный дар?
— Вы еще спрашиваете!
— Значит — годится для музея?
— Еще бы. Мы вам выделим целую комнату и повесим табличку с указанием имени дарителя.
— Это хорошо, — кивнул старик. — Это справедливо. Ну, а когда мы все оформим?
— Можете не беспокоиться, — быстро сказала директриса. — Это я беру на себя.
Старик усмехнулся.
— Теперь мне осталось помереть, — сказал он. — А уж как помру — так вещички вашими станут…
— Да что вы! — замахала она окольцованными руками. — Живите, ради бога, сколько душе угодно.
Амвросий Петрович согласно кивнул седовласой головой.
Прошло несколько месяцев, и как-то зимой, составляя квартальный отчет, Галина Трофимовна вспомнила о завещании старика. Завещание это давно было заверено у нотариуса, а вот сами вещи пока что находились у прежнего хозяина. Потому что хозяин, как видно, не спешил умирать.
Галина Трофимовна вышла из кабинета и прошлась по музейным залам. Вот он, светлый просторный угол, наиболее подходящий для размещения и бюро, и ломберного столика, и шарманки с райком, и прочих старинных редкостей. Директриса живо представила, как все это будет славно смотреться, — цокнула языком.
«Сходить, что ли, проведать старика?» — подумала она.
И в тот же день, возвращаясь с работы, она Навестила Амвросия Петровича. Старик лежал в своей широкой кровати, на пышных высоких подушках.
Закатное солнце сверкало в больших никелированных шарах, которыми была украшена спинка кровати. Входная Дверь оказалась не заперта — и Галина Трофимовна вошла и остановилась на пороге. Хозяин был худ и бледен.
— Вот… помираю… — тихо сказал он. — Можете не сомневаться — скоро отдам богу душу… Не извольте беспокоиться. Немного осталось… уж потерпите.
— Амвросий Петрович, да что вы такое говорите? — воскликнула Галина Трофимовна. — Вы меня прямо-таки обижаете!.. Придет весна, и вы обязательно поправитесь!..
— Ой, не надо, голубушка, — перебил он ее. — И потом, если честно, то вы в моей поправке ну никак ведь не заинтересованы… Разве не так?
Галина Трофимовна приоткрыла рот, но не смогла ничего ответить. Она скривила красивые полные губы и чуть не заплакала от обиды и огорчения.
Ей было и старика жалко, и за себя немножечко стыдно, но где-то на донышке, где-то в сумрачной глубине души, она, конечно же, понимала, что старик отчасти, а может, и не отчасти, прав — и она ведь, конечно же, не просто проведать его зашла, не просто влекомая, так сказать, бескорыстным человеколюбием…
«Да, но ведь — не ради себя! — попыталась она мысленно оправдаться. — Разве я о себе думаю?!»
— Извините, голубушка, что не могу вас чайком угостить, — перебарывая одышку, произнес старик. — Вечером соседка придет и накормит меня, и в доме приберется.
— Может, я могу чем помочь? — встрепенулась Галина Трофимовна.
Он не ответил, лишь отрицательно покачал головой.
Прошла зима, и весна явилась в положенный срок, и солнышко засияло жарче, и воздух стал прозрачным и сладким, и снег растаял, сошел, испарился.
И частенько, хоть и почти безотчетно, совсем на глухих задворках сознания саднила назойливая заноза: мысль о так и не реализованном завещании Амвросия Петровича.
Нет-нет-нет!.. она, конечно же, понимала, что заикаться об этом бестактно, напоминать — бесчеловечно и жестоко… но уж очень хотелось увидеть в давно приготовленном зале тот интерьер: слева резной буфет, справа бюро с канделябрами, посредине ломберный столик, на котором сверкает граммофон.
И шарманка, прекрасная шарманка с очаровательным райком. А ведь можно — не часто, но изредка — ту шарманку крутить, и пластинки на граммофон ставить… Какой бы настрой элегический создавался, какая бы возникла ностальгическая атмосфера!..
Проходя однажды мимо старого деревянного дома, где жил Амвросий Петрович, она не утерпела и зашла во двор.
И что же она увидела?
В глубине двора, возле кирпичного брандмауэра, громоздилась свежая груда дров, вероятно, только что привезенных. Седобородый Амвросий Петрович стоял в меховой безрукавке, широко расставив ноги, и размашистыми безошибочными ударами сверкающего топора четко раскалывал толстые поленья.
— Ух! Ух! — приговаривал старик. — На тебе! На тебе!
Галина Трофимовна остановилась, застыла — и ей вдруг померещилось, что старик просто над ней издевается, и вообще он обманщик и симулянт.
Да и в прошлый ее визит он, конечно же, притворялся чуть ли не умирающим, а на самом-то деле просто дразнил ее, доверчивую энтузиастку… а сам-то, а сам-то, а сам-то!., а сам, как видно, и не собирался помирать, бессовестный старикашка…
Такие вот злые мысли промелькнули в ее кудрявой и аккуратно причесанной голове. Промелькнули — и тут же исчезли. Спустя мгновенье ей стало очень стыдно. И Галина Трофимовна быстро повернулась и выбежала в распахнутую калитку, боясь, как бы старик не успел ее заметить.
И он не заметил.
Он продолжал колоть дрова, он работал с наслаждением и азартом, ему нравилась эта работа, ему вообще нравилось жить и что-то делать полезное на этой земле, тем более, что весна нынче пришла к нему как подарок— такая пахучая, сладкая, солнечная. А пусть себе живет, сколько хочет. Правда же, Галина Трофимовна?
