Скирда соломы была старая, черная. И дорога, на которой стояли люди, была черная. И люди, ежившиеся от холодного мартовского ветра, тоже были в черном…
Они почти не разговаривали друг с другом, вглядываясь в мрачном ожидании вдаль. Скоро на дороге должен был показаться грузовик…
Я приехала в родное село на похороны двоюродного дяди. Он был родом отсюда, но всю жизнь прожил в соседнем поселке.
По настоянию родни, хоронить дядю было решено на местном кладбище, и теперь мы все – родственники и просто односельчане – поджидали отправившуюся за телом машину. Первой грузовик увидела сестра покойного. Она заголосила, бросилась ему навстречу…
Людей на маленьком сельском кладбище набралось много. С покойником попрощались родственники, подошли односельчане… Заколотили гроб, опустили в землю. Бросив по три горсти земли, некоторые стали расходиться по могилкам своих близких. Другие, отдавая дань покойному, ждали, пока могила будет засыпана до конца…
— Ну что, пойду и я свою Нюру проведую, — услышала я рядом с собой. Это был дядя Петя, ближайший сосед моих родителей. Полгода назад он похоронил свою жену Анну Семеновну, которую все в селе называли бабой Нюрой.
— А можно и я с вами, — напросилась я. Бабу Нюру я помнила с детства, и мне захотелось увидеть, где она похоронена.
Могилка оказалась ухоженной и нарядной – дядя Петя обильно украсил ее белыми искусственными ромашками. Однако с фотографии на памятнике на нас смотрела не хорошо знакомая баба Нюра с седыми волосами и в белом – как снег – платочке, а юная чернобровая девушка с толстыми, уложенными венком вокруг головы косами.
Ниже, под фотографией – табличка с именем и двумя датами «1920-2001».
— Ой, дядь Петь, ну и фотографию вы выбрали! – вырвалось у меня. – Баб Нюра ведь здесь совсем на себя не похожа…
— Ишь ты, — видно было что мое замечание здорово обидело старика. – Тебя, девка, забыл спросить. Знаешь что — иди-ка ты с моей могилки!..
Дядя Петя наклонился к холмику и, смахивая песок с гробнички, продолжал бурчать: «Молодые, а ранние…»
Я бросилась извиняться, объясняя, что совсем не хотела его обидеть и что я сказала так только потому, что и представить себе не могла, какая баба Нюра была в молодости красавица.
Это смягчило старика.
— Да, краше моей Нюрочки никого в селе не было, — наконец улыбнулся он. – Так ведь и я, девка, раньше был огонь!.. А что на фотографии она молодая и красивая – так ведь она для меня всегда такой и была. Такую я ее увидел, такую полюбил. А самое-то главное – эта фотография мне жизнь спасла. Три дня в 42-м я из окружения раненый на брюхе полз. На четвертый день совсем из сил выбился. Чувствую – конец мне. Достал я эту фотографию из гимнастерки, поцеловал ее, перекрестился и потерял сознание. А очнулся – в теплой постели: лесник меня подобрал и выходил. Вот так-то…
— Ну-у, это вас не баба Нюра спасла, а случай, — разочарованно протянула я.
— Опять вперед батьки лезешь! — дядя Петя снова нахмурился. Но все-таки продолжил свой рассказ:
— Подарил я перед самой войной Нюре сережки. Простенькие совсем. Металлические. Форма мне их понравилась. Вроде как веточкой, а смахивает на колосок. В этих сережках она меня и на фронт проводила… И вот пришла Нюра как-то с поля, начала умываться, глядь – а одной сережки нет! И такая тоска ее обуяла. Словно шепнул кто: это знак тебе – с Петей плохо. Утром ни свет ни заря побежала она на поле, чуть ни ползком его все излазила. Нет сережки! Бабы смеются: что ты себя изводишь – пустячное, мол, украшение. А она словно помешалась. Три дня сережку по селу искала. Ни пить ни есть не могла. Так она себе загадала: найду сережку — отступит от Пети беда. Это она мне после войны уже все рассказала. Сверили мы с ней время, и оказалось, что сережку-то она искала, когда я три дня между жизнью и смертью болтался. А ты говоришь – не она спасла! Нюра мне и обликом своим, то есть фотографией помогала. И сердцем – подарочек мой заветный искать не бросила. И что ты думаешь, ровно на четвертый день, когда меня лесник-то обнаружил, нашла и она сережку – как раз у самого крыльца в траве лежала…
Дядя Петя вдруг часто заморгал и отвернулся.
— А что же потом с сережками стало? – припоминая, видела ли их когда-нибудь на бабе Нюре, спросила я.
— С сережками? Так ведь они же дешевенькие были: сломались от времени. Да разве в них дело?..
Дядя Петя уже улыбался. И я тоже. Мы оба улыбались, стоя около маленькой могилки в мире, в котором любовь все-таки побеждает смерть…
Tags: ПрозаProject:MolokoAuthor: Еремеева Светлана
