Прочерк

356

Прочерк

Этот документ лежал в шкафу в разноцветной, склеенной из новогодних и восьмимартовских открыток шкатулке. Мишка раньше даже не подозревал о его существовании и жил себе без забот. А вчера учительница Вера Сергеевна велела всем принести в школу свои свидетельства о рождении.

Мать выдала Мишке синюю книжицу, наказала не испачкать и ушла на ферму кормить телят.

Мишка открыл свой документ. На одной его стороне было указано, какого числа и месяца Мишка родился. На другой вверху было написано слово «родители» с двоеточием. Внизу была вписана мать. А посередине между «родителями» и «матерью» в графе «отец» стоял жирный неровный прочерк.

Мишка остолбенел. К мысли, что у него нет отца, он уже привык и даже не расспрашивал мать, куда он подевался. Вернее, однажды он как-то спросил у нее.

Но у мамки сделались такие жалкие глаза и сразу полились такие крупные слезы, что Мишка выбежал во двор и больше ни о каком отце не заикался. Ну его! У матери и так глаза на мокром месте, чуть что уткнется в угол между печкой и койкой и плачет.

Да еще приговаривает при этом разные несчастные слова, от которых Мишке становится так жалко мамку, что он сам начинает глотать слезы. Обычно Мишка, чтобы успокоить мать, стоит рядом, гладит ее по волосам и прислушивается.

Если между рыданиями мамка начинает всхлипывать, значит, пора: Мишка обнимает мать крепко-крепко. «Задушишь, сынок» – материна улыбка проглядывает на мокром от слез лице как радуга на льющем дождь небе. Мишка радуется: мамкиному горю конец.

И все же хоть решил Мишка никакими расспросами матери не докучать, но одно дело – просто знать, что отца нет, и совсем другое – принести в школу документ с жирным прочерком.

Читать так же:  «Пусть он теперь побегает…»

Мишка представил как завтра их 3 «Б» перед уроками будет болтать и валять дурака и кто-нибудь обязательно вспомнит про свидетельство и достанет его из портфеля. А потом и все станут хвастать друг перед другом своими документами.

А что он покажет? Мишке стало так неловко и стыдно, что он даже не обрадовался своему любимому дружку Тольке Пахомову. Тот влетел в комнату, как жар-птица – щеки красные, мокрый вихор из-под шапки торчит причудливым узором.

– Ты чего дома сидишь, давай на горку. Саночки бегут как по маслицу!

На горке Мишка немного забылся. Но все равно свербила его неприятная мысль о прочерке. Особенно когда показался Толькин отец – дядя Леня.

– Папка с работы идет, – как очумелый закричал Толька и бросился к своему двухметровому батяне. Тот сгреб сына в охапку и подкинул чуть не до неба. Потом проделал то же самое с Мишкой. Ох, здорово!

Но еще больше друзья обрадовались, когда увидели возвращающегося со смены дядьку Гудка. То-то будет потеха! Веселее и добрее мужика во всем поселке нет. Никто больше него не знает разных прибауток и смешных присказок – недаром что Гудок.

В зарплату всю окрестную детвору обязательно конфетами угостит. А с мальчишками любит возиться! И в снежки играть будет, и в сугроб подбросит, и санки так подтолкнет, что летишь аж до старой водокачки.

У дядьки Гудка где-то далеко живет уже взрослая дочь, но Мишка еще ни разу не видел, чтобы она приезжала домой. Тетка Лиза ругает мужа балдой, а сама выходит ко двору и с охоткой смотрит, как он возится с ребятней.

Читать так же:  Автобус и пакеты на сиденьях

Вот и сейчас тетка Лиза наблюдает за ними около своего дома, а на горке – дым коромыслом. В снежной каше мелькнут то Толькины щеки, то Мишкина ушанка, то щербатая улыбка дядьки Гудка. Всю свою беду позабыл Мишка в веселой суматохе.

А дома снова вспомнил. Нехотя поел борща и посмотрел на мать. Та сидела и вязала ему носки. Мишка уже открыл рот, чтобы осторожно завести разговор о свидетельстве, как услышал, что мамка запела. Начинала она всегда с грустных песен.

Потом либо перейдет на веселые, либо – тихо заплачет. Ничего она про прочерк не решит. Самому надо. Немного погодя Мишка потихоньку достал из портфеля свое свидетельство и размашисто, прямо по злополучному прочерку, большими буквами вписал: ДЯДЬКА ГУДОК.

…Через два дня мать виновато вздыхала в кабинете загса. А строгая женщина с накрашенным сердечком на губах что-то говорила ей о халатности и требующемся на выдачу дубликата времени.