В директорской приемной не было никого, кроме молоденькой секретарши. Она скучала, чистила ногти пилочкой. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула немолодая женщина.
— Приема нет, — сказала секретарша.
— Я по личному. — Женщина вошла, осторожно присела на край кресла. Одета она была неплохо — в черной цигейковой шубе и белом пуховом платке, — но производила жалкое впечатление. Серое увядшее лицо, усталые глаза.
— Вы уж, пожалуйста, не сердитесь, — тихо произнесла посетительница. — Я все-таки подожду. Вы здесь недавно работаете, вот и не знаете меня.
— А зачем мне вас знать? — фыркнула секретарша. — Я вовсе не обязана всех запоминать. На заводе пять тысяч сотрудников, что ж, по-вашему, я всех в лицо должна знать?
— Вы не так меня поняли, — смутилась женщина.
— Да я сюда вообще идти не хотела, на эту работу! — завелась секретарша. — Все этот директор наш, — она кивнула на дверь кабинета. — Мозги запудрил. Мне, говорит, нужна секретарша с мордашкой. Это значит я — с мордашкой. Нет чтобы сказать — хорошенькая. Так он — с мордашкой. Я, говорит, тебя шибко загружать работой не буду. Я, говорит, тебя в Москву на курсы пошлю, будешь иностранный язык изучать, станешь первоклассной секретаршей. А на самом деле? Сижу тут, сижу… Я ведь уж потом поняла — ему для престижности надо, чтоб сидела хорошенькая секретарша.
— Это он любит, — кивнула женщина.
Да не он это любит, не он! — воскликнула секретарша. — Если б для себя, тогда еще ладно. Естественное, так сказать, дело. А он ведь ради важных гостей, ради приезжего начальства. Заявится кто-нибудь из столицы, из министерства и сразу: ах, ах, Сергей Иванович, какая у вас славная девочка в приемной! А он: как же иначе. Знак качества! У нас, мол, на всем, и везде, и всюду — Знак качества.
— Так разве вам это неприятно? — улыбнулась женщина.
— Кому приятно? Мне? Ему, конечно, ему приятно.
А на меня ему начхать. Лишь бы сидела под боком «с мордашкой».
— А вы, я смотрю, к нему неравнодушны, — заметила женщина.
— Глупости! Нужен он мне, старик, — возмутилась секретарша. — Под глазами мешки, лысый, сутулый… переваливается, как медведь… зачем мне такой?
— Не сердитесь, — женщина опустила глаза. — Мне просто показалось…
Тут распахнулась дверь кабинета и вышел директор. Он был в полушубке, шапку держал в руке.
— Леночка, меня часа два не будет, — буркнул он секретарше. — Пойду по цехам. Если кто позвонит — записывай.
Секретарша кивнула.
Директор повернулся, увидел посетительницу и недовольно насупился:
— А ты зачем пришла?
Женщина встала с кресла.
— Я на минуточку. Такая новость!..
— Некогда мне сейчас, некогда! — И директор шагнул к выходу.
— Я подожду! — крикнула женщина вслед.
Директор что-то проворчал неразборчиво и вышел.
Секретарша смотрела на женщину с нескрываемым изумлением.
— Вы кто? — спросила она тихо.
Женщина скользнула по ней взглядом, будто не поняла вопроса.
— Ну, кто вы ему? — повторила секретарша.
— Я его жена.
— Жена? — Секретарша даже подпрыгнула в своем креслице. — А что ж вы здесь сидите как… бедная родственница?
— Я и есть бедная родственница, — невесело улыбнулась жена директора. — Он ведь не только с подчиненными строг. И меня держит в ежовых рукавицах. На работу к нему приходить запрещает. Сами видели…
— Да уж видела, — дрожа от возмущения, сказала секретарша. — Была б я его жена — я бы такого отношения не потерпела!..
— Эх, девочка, вздохнула жена директора. — Думаешь, я сразу такой стала? У меня ведь тоже все было. И молодость была, и здоровье… да и мордашка была. И гордость была. Это ведь самое главное у нас, женщин.
— Я с вами согласна, — кивнула секретарша. — Только куда она подевалась — ваша гордость?
— Э, девочка… Если б ты знала.
— А вы расскажите, — заинтересовалась секретарша.
— Долго рассказывать. — Женщина достала платок, высморкалась. — И не очень вроде этично — о директоре сплетничать… а? Впрочем, бог простит. Слушай, Лена… как ты думаешь — сколько мне лет?
— Ну-у… пятьдесят, не больше, — осторожно сказала секретарша.
— Сорок шесть.
— Ох, извините.
— Ничего, все правильно. Ты ведь думала, мне еще больше? Я знаю, что выгляжу на все шестьдесят. Совсем старуха.
— А вы давно замужем? — спросила секретарша.
— Давно. И не в первый раз.
— Значит, до него кто-то был?
— Нет… никого, кроме его, у меня не было… Когда мы с ним познакомились, мне было двадцать. Ну а он уже работал инженером, на другом, правда, заводе, деловой был. Он всегда был деловой. Энергичный, умный… этого не отнимешь. Ну и язык был подвешен, как надо. Быстро переключался с одной волны на другую. Мог, например, со мной о любви говорить, а если вдруг телефон зазвонит, он и по телефону тут же, без передышки.
И даже в разговоре со мной мог мгновенно переключаться. А как он мне зубы заговаривал. — Глаза ее блеснули. — А как стихи читал!
— Он — читал стихи?! — усомнилась секретарша.
— Еще как! Наизусть шпарил. Знаешь, как приятно, когда тебе стихи читают!
— Знаю, — вздохнула секретарша.
— А ведь красивый был, — продолжала жена директора. — Это сейчас — лысина, мешки под глазами… а тогда — цыганские кудри, зубы — жемчуг, глаза — угли!
— Что вы говорите…
— Да-а… трудно было не влюбиться в такого. И было бы странно, если бы я в него не влюбилась. Вот. Поженились, значит, года два прожили — и тут он начал свой нрав показывать. То есть опять же все понятно, ничего удивительного — стал начальником цеха, а я — домохозяйка… и любовь его потихонечку испарилась, осталась привычка… Он на работе-то свой гонор сдерживал, все копил-копил, а уж дома срывался. Раз сорвался, два, ну я ему и сказала: смотри, говорю, Сережа, твои капризы терпеть не буду. Мне все равно, что ты там начальник, я тоже не кошка домашняя. Уйду, и все. Молодая была, горячая.
— Это естественно, — сказала секретарша.
— Вот именно — естественно, — кивнула она. — Да, значит, встала я на дыбы. А он не верит. Тоже ведь молодой был, не такой еще опытный… ему тогда казалось, что я его лишь пугаю и никуда не уйду.
— Он, значит, не внял моим угрозам и продолжал капризничать. Да еще стал при мне своих подчиненных грязью поливать. Я поначалу слушала, даже на его сторону иногда становилась, но потом поняла, что все его переживания — злые, недобрые, из гонора, и людей он совсем не любит, они для него пешки, запчасти.
Я слушала все это, слушала, терпела, терпела, а однажды ему и говорю: «Ты вот всех обзываешь всячески, оскорбляешь… а ведь эти же самые люди могут скинуть тебя с твоего поста. Не такая ты важная птица. Тоже царек нашелся». Как кричал на меня, как ругался. Я — в ответ. Так расшумелись. Потом вроде помирились, но чувствую — нет во мне прежней любви. Боль осталась, а любви нет. Я ведь тогда еще не знала, что любовь — это и есть одна боль. Молодая была, глупая.
После той ссоры мы немного вместе прожили. Примерно через полгода я от него ушла. Он совсем нетерпимым стал. Особенно когда ему орден дали. Ну, тут совсем как пузырь раздулся.
То есть, на работе опять же сдерживается, прикидывается корректным и в меру строгим, а уж дома-то, дома! Как помещик себя держал, а я будто девка-чернавка перед ним… Ну я и ушла.
— К другому?
— Зачем к другому? — удивилась жена директора. — Просто ушла, точнее — уехала. В другой город, к маме… Устроилась там на работу библиотекаршей. Тошно было, конечно, в разлуке. Но тоска, она, деточка, проходит, наша бабья тоска… если только соль на рану не сыпать. А если соль — то снова заболит.
— Ну, ну? — подтолкнула ее секретарша. — Дальше-то что? Как вы с ним снова сошлись?
— Он сам, Сергей Иванович, большой и важный, собственной персоной, сам ко мне явился с нижайшим поклоном.
— Это ж надо! — удивилась секретарша.
— Представь себе. Приехал в мой городишко, пришел к нам в дом. Сергей Иванович был очень деликатен. То есть он так вел себя в эти дни, что я даже забывать стала, что это он. То есть мне начинало казаться, будто я познакомилась впервые совсем с новым человеком, совсем с другим — добрым, щедрым, благородным, тактичным. И всерьез поверила, что он переменился, другим стал. Теперь-то я знаю, люди не меняются. Молодая была, глупая…
— Почему? — воскликнула секретарша, — почему глупая?
— Да потому, что он все это заранее рассчитал, спланировал. Он специально на две недели отпуск взял, чтобы за мной приехать и меня по-новому соблазнить. Понимаешь, десять дней — и я у него в кармане! Потихонечку, с намека, с задушевного разговора о ком-то другом, о чем-то возвышенном и абстрактном, с прогулки вечерней, с визита к моим друзьям-однокашникам, где он, конечно же, всем понравился, а это тоже кое-что значит… А потом я взяла да и спросила его: «Зачем ты приехал-то? — говорю. — Как же ты свою работу смог оставить?» Он сразу задумался так, нахмурился, пригорюнился… ну, короче, кино! Если бы он не пошел в инженеры, мог бы стать замечательным актером. Так вот, опечалился он, а я аж вся затрепетала. «Мне, — говорит, — без тебя нет смысла в жизни. Я без тебя ни жить не могу, ни работать. Ничего не могу без тебя». Ну я и клюнула.
— Постойте, постойте, — перебила ее секретарша. — Так он что, обманул вас, значит? Я все-таки не совсем поняла — зачем он приезжал-то? Ведь если приехал, значит, любил?
— Никого он никогда не любил и не любит, кроме самого себя, — сказала жена директора. — А приехал, чтобы восстановить прежний комфорт и порядок.
— Значит, он врал, когда говорил, что жить без вас не может?
— Почему врал? Нет, не врал… Я потом много думала об этом — и мне кажется, не врал. Но ведь это ничего не меняет. Он о себе только думал, о себе… Но ведь он жить не мог без меня!
— Так разве это не одно и то же? — прошептала секретарша. — Жить не может — значит, любит? Разве не так?
— Вовсе не обязательно! — воскликнула жена директора. — Я была ему нужна, а зачем — я и сама не знаю. Может, из-за того же комфорта. Может, для успокоения его мужского самолюбия? Может, он сам себе хотел что-то доказать? Не знаю… Он, вероятно, не мог спокойно работать, не мог руководить своим замечательным производством, пока меня не вернул на место… Тогда, после второй нашей женитьбы, я поняла, что он опять меня одурачил! Я ведь поняла, почти сразу поняла: я ему нужна, но он не любит меня. А я… я вся перед ним распахнулась!.. Прикипела к нему всем сердцем, всей душой!
— Шли бы домой, — сказала секретарша, глянув на часики. — Сидите тут, ждете. Он над вами прямо измывается, а вы, как нарочно, терпите. Ну зачем вы тут сидите? Идите, идите.
— Нет, нельзя, — возразила жена директора. — Я ж не ради удовольствия тут сижу. К нам сегодня сын из Ленинграда прилетает, он там учится, в театральном институте.
— Артистом будет? — поинтересовалась секретарша.
— Еще каким! Он ведь ужасно талантливый! — воскликнула жена директора. — Если б ты, Леночка, видела, как он Гамлета играет! Это что-то божественное… Нет, ты не подумай, что я как мать расхвасталась… Я и от знатоков слышала: талант! Нет, мой сынуля молодец! Ради него и живу. Только ради него. Вот он сегодня прилетает, я телеграмму получила — и зашла Сергею Ивановичу сказать, чтоб домой приходил пораньше. Если сможет, конечно.
И она опять замолчала. Улыбалась счастливой улыбкой — мысленно обнимала сына, гладила его черные цыганские кудри, любовалась его карими глазами, радовалась за него, тревожилась, трепетала…
Мать думала о своем и была счастлива тем, что скоро увидит своего любимого сына.
