Я сидел на набережной и ждал парохода. По служебным делам я провел в этом крохотном городке несколько дней. Спасаясь от полуденной духоты, я перебрался в зал ожидания.
Заметно прибавилось пассажиров. Вскоре появилась высокая строгая старушка, огляделась с выражением озабоченности и опустилась на скамью. Взглянув в мою сторону, она улыбнулась и жестом позвала к себе.
— Стало быть, уезжаете? — спросила она, как бы возобновляя прерванный разговор.
— Пора, — сказал я.
— Ну бог с вами, уезжайте… К нам одни приезжают, другие от нас уезжают. Так она уж устроена, жизнь-то.
И старуха умолкла, будто только это и надо было сказать, а все остальное никакого значения не имело.
Ее звали Ксенией Федотовной, работала она уборщицей в гостинице. По утрам я видел эту женщину в блекло-синем халате, с жужжащим на весь коридор пылесосом. Принимаясь убирать в моем прокуренном номере, она прежде всего открывала форточку, смахивала со стола окурки, потом, глядя на меня с укором, всплескивала руками:
— Господи, накурили-то! Неужели и дома такой смрад? И как ваша жена терпит?! Иль, может, она противогаз надевает?
— Привычка,— Оправдывался я, испытывая какую-то неловкость перед этой требовательной, старательной женщиной.
Ее почему-то особенно интересовала моя семейная жизнь. Забыв на некоторое время об уборке, она присаживалась и спрашивала самым доверительным тоном:
— Живете-то со своей хорошо, дружно?
— Не жалуемся… Двое детей в школу ходят. Летом всей семьей отправляемся к морю, в Крым.
— Скажите, какое счастье людям!
Она задумывалась, зажав пальцами морщинистый подбородок. Я догадывался, что интерес к чужой семейной жизни вызывался какой-то причиной.
И вот, повздыхав, порасспросив о том, как учатся мои дети, она вдруг грустно начинала жаловаться, что ее сыну Василию, тихому и покладистому, в жизни совсем не повезло.
Жена попалась слишком гордая, независимая, с непокорным характером. Прожили вместе четыре года и разошлись: она с Мишуткой перебралась к своей матери, а Василий, разгневанный, обиженный, укатил в областной город на стройку…
— И отчего так бывает: одни — сынки у жизни, другие— пасынки? — обращалась она то ли к себе самой, то ли ко мне.
— Это от человека зависит, — пожимал я плечами.
Она соглашалась и тотчас же принималась за уборку. Беседа больше не возобновлялась. А вчера Ксения Федотовна пришла убирать мой номер оживленная, повеселевшая и даже не стала журить меня за папиросный дым. Она сообщила мне, что ждет в гости Василия, получила от него телеграмму — наверное, проведет отпуск в родном городе…
Тут, на пристани, отдышавшись, Ксения Федотовна сходила куда-то узнать о прибытии парохода, но не к дежурной, вновь показавшейся в зале. Как я заметил, она даже обошла ее сторонкой, отвернувшись к окну; та тоже сделала вид, что не заметила старуху.
— Василий-то, поди, приживется теперь на чужой стороне, — возвратясь, сказала она и покосилась на дежурную.
Женщина в форме речника стояла неподалеку, ее донимал своими расспросами какой-то круглый, носатый толстяк с портфелем под мышкой. Она терпеливо слушала его, хоть докучливый пассажир, по всему было видно, изрядно ей надоел.
Ксения Федотовна напряженно прислушивалась к разговору дежурной, и та, должно быть, почувствовав ее недобрый взгляд, оглянулась, заметно смутилась, кивнула старухе:
— Здравствуйте… Никак встречаете кого?
— Здравствуй, — сквозь зубы процедила Ксения Федотовна. — Пароход поджидаю.
— Если «Первомай», то он запаздывает, — сказала дежурная.
Они холодно, отчужденно смотрели друг на друга; обеим хотелось поскорей разойтись, но сделать это сразу не решались. И когда кто-то окликнул дежурную, она поспешила на голос. Ксения Федотовна некоторое время сидела молча, погруженная в раздумье, потом повела глазами в сторону ушедшей женщины:
— Баламутка, гордячка, не приведи господи!
— Это вы про дежурную? — удивился я.
— А то про кого! Бывшая женка Василия… Варвара…
— Что ж вы не сказали ей о его приезде?
Я невольно подумал, что старуха не такая уж добрая, какой казалась в гостинице, а скорее озлобленная, очерствевшая душой.
— Да чего ей-то, бывшей, говорить?
— Ну, все ж таки…
Ксения Федотовна с презрением пожала плечами: мол, ей лучше знать, что делать, и тут же повернулась к окну, засмотрелась на белое мелькающее кружево в воздухе. Молчание длилось минуты три. Вдруг она горестно вздохнула:
— У Васи поди виски скоро засеребрятся. Ему уж за сорок.
Дежурная опять была в зале. Ее окружили туристы с рюкзаками и сумками. Она отвечала на вопросы спокойно и привычно, а сама нет-нет да и взглядывала в окна, на сверкающую под солнцем реку, как бы выжидая, не показался ли вдали пароход.
Она держалась с молодежью независимо, с достоинством, как человек, хорошо знающий свои обязанности и постоянно сталкивающийся с людьми.
— Вот эдак, бывало, она и дома: гордячка гордячкой,— сказала Ксения Федотовна.
Я ждал, что скажет она дальше. Старуха наклонилась ко мне и горячо зашептала:
— Она, Варвара-то, вторая у Василия. Первая была Мария, тихая да послушная. Все по дому хлопотала. Козу держали, в огороде чудеса росли. Жили не тужили, в гости к людям ходили, да и они нас не забывали. Правда, детей бог не дал… Умерла Мария — Василий высмотрел Варвару, привел ее в дом, она помоложе его. И тут началось: и скучно живем, и коза не нужна, и муж нехорош. А Василий в ту пору на канатной фабрике работал. Был за старшего, куда пошлют: ямы копал, грузы разные грузил. Вернется домой усталый, пообедает, поспит, а вечерком с друзьями пивка попьет, в домино сыграет…
— Он, что же, бражничать любил?
Какое там! При случае выпьет, мужчина ведь! С годик Варвара сдерживалась, а потом и взялась за мужа: «Неужто так и будем жить? Мухи от скуки дохнут! Посмотри, чего делается в городах и селах…
Вон сосед Тимохин мастером стал, а ты, Василий, кто? Поступай учиться, профессии добивайся!» И эдак каждый день на него наскакивала. Ну, он и сдался, в заочный техникум поступил, да вскорости бросил. Тяжело.
А она с этим не хотела посчитаться. Бывало, набросится на него, как наседка: «Какой же ты мужчина! Неповоротливый, лени в тебе много. А я-то думала, вместе полетим, заживем!»
Когда Мишутка чуток подрос, Варвара сама пошла работать в речной порт и назло Василию заочно стала учиться. Она работает да учится, а он вроде за хозяйку в доме: подметает, посуду моет. Словом, обогнала его по всем статьям. Вот на этой почве и пошло у них все в разные стороны, как у чужих.
— Выходит, характерами не сошлись?
— Во-во, характер у нее, не приведи господи! Я сколько раз говорила ей: не баламуть семейную жизнь. Только ей разве чего докажешь? Командирша в юбке, наперед мужа хотела быть, гордыня ее одолела. Конечно, она пограмотней Василия, а все ж он должен головою быть в доме… Однажды крепко они поговорили, поспорили, а утром встали вроде бы совсем не муж и не жена. И в тот же день разъехались… Вот и пошло все через пень-колоду.
Ксения Федотовна умолкла, по ее хмурому, недовольному лицу было видно, что во всей этой истории она винила только бывшую невестку, а сына, как могла, выгораживала. Я спросил ее:
— Василий так и не приезжал с тех пор?
— Был в прошлом году.
— Виделся с Варварой?
— Виделся, да пользы никакой. Она на другой день после его приезда в отпуск куда-то укатила и Мишутку с собой взяла. Разве так можно? Василий все ж таки отец.
— Так, может, у нее другой человек на примете?
— Это вы о полюбовнике? Такие, как Варвара, баловством не занимаются. Не, не занимаются, они строгие.
— А Василий не завел ли кого в городе?
— Да разве за мужиков можно ручаться? На стороне всякое бывает. Может, и балуется по женской линии, только несерьезно это. В письмах писал, мол, живет один. Ежели бы Мария была, такого с ним не случилось бы, а Варвара больно вредная бабенка.
Но чем неприязненнее говорила Ксения Федотовна о своей бывшей невестке, тем большим уважением почему-то я проникался к ней. Теперь мне нравилась эта гордая, независимая женщина, я любовался и ее походкой, и ее миловидным лицом, и тем, как она уважительно обращалась с людьми.
Тем временем вдали, из-за леска, показался пароход, и почти все покинули зал ожидания. Ксения Федотовна тоже засуетилась, заохала. Я последовал за ней к выходу.
Когда пароход миновал разведенный понтонный мост, на пристани все оживилось. Ксения Федотовна куталась в свой цветастый платок, словно было прохладно, и то тихонько смеялась, то вдруг смахивала навернувшуюся слезу. Тут же, в толпе, стояла и дежурная — она была при исполнении служебных обязанностей…
Мне было любопытно увидеть, как старуха встретит своего тихого, неудачливого Василия, как он отнесется к своей бывшей жене.
Сделав разворот, «Первомай» причалил, и пассажиры схлынули на берег.
Ксения Федотовна боялась не заметить в толпе сына. Но вот она вскинула над головой руки и закричала радостно, почти исступленно:
— Вася, Василий, тута я, тута!
Высокий моложавый мужчина пробился сквозь толпу к старухе и, опустив к ногам чемодан, обнял ее. Она прижалась к нему головой. Мужчина улыбался, что-то бормотал. Руки у него были огромные, с крупными, черноватыми ногтями.
— Ну что, маманя, здоровьице-то как? Как наш городок живет? — наконец произнес он.
Обрадованные встречей, мать и сын отошли в сторонку, потому что уже в первую минуту надо было сказать самое важное, надо было наглядеться друг на друга.
Они ничего не замечали— ни толчеи, ни гомона голосов. Нагнувшись, Василий принялся открывать чемодан, потом вытащил из него великолепное детское ружьецо, — как я догадался, подарок Мишутке.
— Вот привез, наверное, будет рад, — медленно пробасил он.
Ксения Федотовна подержала в руках ружьецо и тотчас же вернула его Василию, будто игрушка вовсе не понравилась.
— В школу Мишутке осенью, — сдержанно сказала она.
Василий опять склонился над чемоданом, порылся все с той же несмелой, полувиноватой улыбкой на губах.
— А для школы вот костюмчик, — проговорил он, показывая матери брюки и рубашку, какие носят школьники.
И опять Ксения Федотовна без особого внимания взглянула на покупку, — голова ее, конечно же, была занята ненавистной ей Варварой…
— У меня сосед есть один, — перестав улыбаться, сказал Василий. — Так он по утрам в школу сынишку водит. Здоровила и карапуз идут вдвоем по улице… А я иногда в окно смотрю…
В его словах послышалась тоска, которую одинокие мужчины обычно прячут за внешней грубоватостью. Но сейчас Василий, должно быть, не мог ее скрывать.
— Ладно, сынок, пошли, я блинков с утра напекла,— сказала Ксения Федотовна, берясь за его чемодан.
Они долго спорили, кому нести его: мать тянула ручку к себе, сын — к себе.
А чуть в сторонке стояла дежурная и делала вид, что наблюдает за порядком. В глазах ее таилась такая усталость, словно она не спала две ночи подряд. Отчего женщина так сразу устала, даже как будто постарела, трудно было понять.
Повернувшись, Василий увидел женщину и на мгновение застыл в неподвижной позе. Потом он медленно подошел к дежурной.
— Здравствуй, Варвара! Дежуришь, значит?
— Здравствуй… С приездом, — кивнула она. Секунду-другую они вглядывались друг в друга, но тут же потупились, отвели глаза в сторону.
— Как в городе? Где работаешь теперь? — спросила она, чтобы не молчать.
— Пожарник я, в пожарной охране служу, — поспешно ответил он и почему-то оглянулся на мать.
Варвара иронически усмехнулась:
— Сутки работаешь, двое спишь?
Василий не нашелся, что ответить, подхватил чемодан, тот раскрылся, выпало детское ружьецо. Он поднял его, потом вытащил из чемодана школьную форму, сказал, что привез это Мишутке. Варвара подарки приняла, но на лице ее ничего не отразилось, оно было непроницаемым.
— Мишутка не болен? — спросил он после паузы.
— Нет, он растет крепенький, — сказала она ровным голосом.
Они опять помолчали.
— Хорошо здесь! — вздохнул Василий. — В областном-то тоже тополя цветут, но не так…
— Пух с неделю покружит, а потом исчезнет, — проговорила Варвара, видимо лишь бы что-то сказать.
— Мне этот пух на набережной иногда даже снится,— снова заговорил он.
Варвара слушала его и не слушала, ресницы у нее чуть вздрагивали.
— Мишутку ты, конечно, можешь увидеть хоть завтра,—сказала она все тем же равнодушным тоном.
— Хорошо, я приду.
Василий не знал, о чем еще можно поговорить с этой недоступной, теперь уже чужой женщиной, которая не отдавала ему сына. Мать, не отходя от чемодана, окликнула его, но он все еще не решался расстаться с Варварой.
Я видел, что встреча ничего хорошего им не принесла, да вряд ли и принесет, а кто из них виноват в этой отчужденности, решить сразу не мог. Ведь бывает так, что жизнь часто водит людей по запутанным стежкам-дорожкам, а потом они встречаются снова, примиренные, научившиеся ценить друг друга…
Вскоре Варвара ушла по своим делам, а Василий и Ксения Федотовна отправились в город.
Прогудев на весь городок, «Первомай» отчалил. Я уезжал, а Василий приехал. Завтра он, наверно, пойдет с Мишуткой в городской парк, будут есть мороженое под парусиновым грибом.
А Варвара, как и сегодня, будет дежурить на пристани, и лицо ее не изменит своего постоянно строгого, чуточку усталого выражения. Все-таки это очень хорошо, что у нас есть женщины, которые ходят по земле с гордо поднятой головой, хоть им и нелегко в общем-то жить…
