— Мам, я баб Галю сбил, — белый, как магазинная сметана Вадик зашел в дом, плюхнулся на табуретку и заплакал.
— Сыночек, как же так, а? — у матери выпало полотенце, которым она вытирала стол, она подбежала к сыну, обняла его, уже думая, что делать, к кому бежать и как у Бога вымаливать прощение за такой страшный грех. «На себя возьму,» твердо решила Зинаида, «Вадьке еще жить и жить, а мне уж все равно»
— Погоди, так может она жива, ты пульс у нее щупал? Скорую вызвал?
— Конечно жива! Ты, что, мама? — у Вадик захолонуло в груди при мысли, что он мог грозу всей деревни жизни лишить, да она бы его с того света достала и к себе затянула.
— Фуух, уже легче. Сильно ее ушиб? Она говорить может?
— Мааам, — разревелся Вадик, как малой, — она вообще не ушиблась, она меня так костерила, так матюгалась, я и слов таких не знаюююю, — приврал для большей жалости виновник ДТП. — Мам, ты самого главного не знаешь…
— Погоди, раз они жива и ругалась, надо ее уговорить помалкивать, я сейчас к ней, а ты поужинай. Попробую старую уговорить.
— Мам, подожди!
— Некогда, сынок, поужинай сам, я скоренько.
Зинаида заметалась по дому, схватила кошелек, вытащила из шифоньера все деньги, завернула в новый платок глиняную собаку с глупыми глазами (ее бабка давно уже у нее выпрашивала, да жалко было отдавать, покойный отец дарил, память, хоть и страшненькая скульптура была и пугался ее маленький Вадик давным-давно) и выскочила за дверь.
Вадик — все еще белый и дрожащий, вновь переживающий страшные мгновения, нашел бутылку самогонки и налил себе пол стакана. Закусил сваренной на ужин гречкой и опять налил. К материному приходу он уже храпел на кровати.
— Ох, горюшко ты мое, — Зинаида пыталась снять с сына рубашку и брюки, вспоминая то унижение, которое она вынесла от бабки Гали.
— Будет твой п##дюк на нарах чалиться, — сказала бабка, обожавшая ментовские сериалы, — завтра же заяву на него накатаю и закроют твово голубя, а мне эту, моральную компенсацию выдадут, — заявила продвинутая бабка, взяв глиняную собаку только за то, что Зинаиду в дом пустила, предложенные за молчание деньги же пожирала жадным взглядом, но про себя решила, что суд присудит ей намного больше, как ни как пострадавшая сторона и от взятки отказалась.
Много еще чего противного наговорила, вспомнила и родителей Зинаиды и все их грехи большие и малые, никого не пощадила, да и выставила женщину за дверь.
На следующее утро Вадим с узелком шел к участковому. Надеялся на то, что дадут немного, бабка ведь здоровехонька, да и обстоятельства у него были смягчающие. Матери он их так и не успел рассказать, она ему слова не давала сказать, все причитала и плакала, а потом рассуждала, к кому бежать в ноги кланяться.
Не успел парень подойти к участку, как оттуда выкатилась багровая баба Галя, она ругалась так, что участковый Пал Семеныч из окна пригрозил закрыть ее саму на 15 суток за брань и неуважение к представителю сласти.
— Я тебе покажу представителя, — бабка шустро повыдергивала так любимые строгим участковым ромашки и швырнула их в открытое окно.
— А ну пошла отсюда, карга старая, я тебя сейчас за донос привлеку.
Бабка Галя смачно плюнула на клумбу, пообещала жаловаться и гордо удалилась. Что такое дача ложных показаний и донос ей в телевизоре хорошо объяснили.
— Тебе чего? — расстроенный Пал Семенович вышел посмотреть, не осталось ли цветов вдоль тропинки, бабка-то торопилась. Увидел уцелевших, радостно выдохнул и пошел за тяпкой, все в порядок привести.
— Так я из-за баб Галиного заявления пришел, — промямлил Вадик, — сдаваться.
— Куда и кому, не зли меня, Вадим! Старая карга из ума выжила, а ты ей подыгрываешь? Сговорились что ли? — опять озлился участковый.
— Нет, но я…
— Что, ты? Пойдем, посмотришь, что она написала, — он подтолкнул юношу в спину и завел к себе в кабинет. — Так, оскорбления пропустим… вот, слушай! «На пешеходном переходе реки Барсучки на меня наехал гражданин Полтавцев В.И. и нанес мне моральный ущерб. Прошу..» дальше неинтересно. Я ее спрашиваю. На каком еще пешеходном переходе? На мосту что ли? Так он в таком состоянии, по нему на цыпочках ходят и ездят, спала ты на том мосту? А она, нет, на переходе, там знак стоит, а он меня, сволочь, не пропустил и наехал. Я ж ее спрашиваю, на чем наехал? На лодке, говорит. Такой дурак, по пешеходному переходу, на лодке ездит. Совсем спятила! Злобы и сплетен столько накопила, что умом подвинулась. Ты меня, паря, не зли, иди домой, а розыгрышами пусть во всяких городах занимаются, у нас тут деревня, а не Поле Чудес.
И он выставил Вадика на улицу, где его уже ждала Зинаида.
— Ну, что? — едва дыша спросила она.
— Не приняли у нее заявление и меня выгнали, — растеряно сказал Вадим.
— Слава Богу, — Зинаида плакала и даже немножко начала жалеть про глиняную собачку с глупыми глазами. — Вадик, а я ж тебя так и не спросила. Ты ее на велосипеде сбить умудрился? Куда ты так летел?
— На лодке, мам. Я рыбу ловил возле знака. Помнишь, пацаны пошутили и знак пешеходного перехода в речке поставили? Вот там я ее и сбил.
— Погоди, она тоже на лодке что ли плыла?
— Она речку переходила, пешком, по пешеходному переходу, — прошептал Вадик, — хочешь, пойди у нее спроси.
— Не хочу, — тоже прошептала Зинаида, которая почему-то сразу поверила сыну.
— Кто она, мам?
— На святую не похожа, на черта тоже, остается один вариант, сынок.
— Какой?
— Она — то, что в воде не тонет.
Они расхохотались очень нехорошо, так смеются перед несчастьями или ссорами. В тот же вечер они решили уехать из деревни. Потому что хоть это самое вещество в воде и не тонет, но по ней и не ходит, а, значит, от бабы Гали можно было ожидать любых сюрпризов, тем более сейчас, когда из всей компенсации ей досталась только страшненькая глиняная собачка с глупыми глазами.
