Три фронтовых награды у ветерана Крутьева: медаль «За отвагу», ордена Красной Звезды и очень редкостный — Богдана Хмельницкого.
— За что получил? — переспрашивает Николай Потапович. — За то, что воевал.
Пехотинец, стрелок, разведчик. Держал в руках и пулемёт, и снайперскую винтовку, и автомат.
Год рождения 1925-й. В армию был призван весной 1943-го. Курс молодого бойца проходил в Поволжье. Осенью попал на фронт в уже прославленную Лозовскую 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию.
Освобождал Украину и Белоруссию, Польшу, брал немецкие города. День Победы встречал на Эльбе, встречался с союзниками. «Американцы – весёлый народ. Хотелось им увидеть, как русские водку пьют.
Но нас предупредили об этом, свою мерку знали. Охочи к борьбе, всё им с нами силой хотелось померяться – кто кого быстрее на лопатки уложит. Молодыми мы были, кровь играла».
Крутьев трижды ранен да ещё и контужен. Считает, что везло. Вернулся домой живым, встречает два юбилея сразу – 65 день Победы и собственное 85-летие.
Однажды Крутьев за малым не расстался со своей частью. «В Белоруссии это было. Иду из госпиталя, глядь, на улице стоит земляк Петька Михайлов. Обнялись, он мне что брат родной.
А уже слыхали, что вроде есть приказ Сталина — родичам можно воевать вместе. Пошли к его командиру, разрешил остаться. Но ещё не обжились, не наговорились, вызывают меня в штаб – «за тобой приехали». Командир роты заявил: «Не отпущу, кого угодно взамен отдам».
Так и не довелось односельчанам повоевать в одном окопе. А очень хотелось Крутьеву служить вместе с Петром Тихоновичем Михайловым. Ведь они ещё на граждане хлебнули военного лиха в cвоей Касьяновке, в родимом воронежском селе, что под Кантемировкой.
* * *
В первые дни июля сорок второго хлопцев вызвали в военкомат. В армию ещё по возрасту не вышли, а вот конную бричку им доверили. Погрузили документы районных контор, велели доставить бумаги в Калач.
С парнями отправили в дорогу двух медсестёр. Уже за Талами немец запруженный повозками, машинами грейдер бомбил. Подобрали раненых, девчата их перевязали. Богучар горел. Донская переправа забита.
Советуют на станицу Казанку правиться. Но попутчики из военных рассудили иначе. Нашли лодку. В ней разместились сами, девчат взяли и одёжку у парней. Бричку сняли с хода, бесколесную телегу вместе с лошадьми затащили в воду.
— До середины реки плыли благополучно. Бричка с ящиками на плаву, кони впереди, мы сбоку держимся, — вспоминает Крутьев. — А дальше не хватило сил. Утонули лошади, пропали наши документы. Еле сами выбрались. Течением, конечно, отнесло далеко вниз. А народу на том берегу тьма. Ходим в исподнем, хорошо, к вечеру нашли своих девчат с вещами, переоделись.
На пересыльном пункте попутчиц направили в медсанчасть, а нас — в колхоз. Там мы никому не нужны. Советуют домой идти. В Петропавловке услыхали, что Кантемировка уже под немцами.
Тут нас встретил земляк Калюжный, старший лейтенант, районный чекист и стал готовить парней к возвращению в Касьяновку для подпольной работы в тылу врага. Попытались переправить через Дон у села Гороховка.
Лодку обстреляли, пришлось вернуться. Переплыли реку тёмной ночью близ Подколодновки, незаметно выбрались на берег. В темноте заблудились. Под утро в воронке залегли, нас в ней немцы сцапали.
Кабель связи повредило, вот и шли они по проводу, и на нас набрели. В Богучаре допрашивали. Говорим, что гоняли колхозный скот за Дон, домой путь держим. Отправили под конвоем в Кантемировку в концлагерь. Там удалось передать матери, где находимся. С мамой отпустили.
Когда наши отправляли ребят в тыл, задание дали простое: пожить с месячишко в своём селе, осмотреться, запомнить, какие части стоят, какие укрепления строят. А затем степными дорогами вновь перейти линию фронта к нашим.
Но вскоре в Касьяновке появился сапожник, вроде из военнопленных, таких тогда немало бродило по селам. Он-то взял парней под своё крыло.
Возвращение наше отменил. Давал простые поручения. Скажем, сходить к родичам на станцию Журавка и разузнать, какие, с чем идут поезда, как охраняются. Увидеть, запомнить и после рассказать ему обо всём.
Нас не посвящал в то, как передавал через линию фронта эти сведения. Замечали, ночью иногда исчезает из села. Осторожничал «сапожник» не напрасно, лишнее нам знать было ни к чему.
Вскоре он пропал вовсе, не предупредив нас.
За две недели до прихода освободителей хлопцев арестовали.
— Полицаи отвели нас в Белолуцк Луганской области. В тюрьме излупили шомполами. В камере с нами сидели мужики постарше, бойцы из окруженцев. Посоветовали говорить, как было. Раз «сапожник» исчез, выдавать вам некого. Зато бить не будут. Немецкий офицер допросил и больше действительно не трогал. Взяли нас с Петром дрова пилить. Немец-охранник прячется от ветра, стоять-то ему холодно. Улучили момент и — тикать. Стрелять он начал, когда мы в лозняк отбежали. Отсиделись в болоте, а погодя пошли домой. В селе Куликовка староста помог — предупредил, что впереди теперь линия фронта, посоветовал лучше тут дождаться наших.
— Жили у бабки, где квартировала учительница. Молодая, к ней приставали немцы. Она назвала меня своим мужем. Немец только посмеялся, очень уж сопливый вид был у «главы семьи». А тут им стало не до нас. Ночью убрались. А следом в Куликовку вошли наши танки.
* * *
После войны судьба разбросит друзей. Михайлова на шахты в Донбасс. Крутьев пригодился, где родился, колхозным агрономом работал. Спустя годы, он узнал, что в «сапожниках» был разведчик Степан Гонта, родом из Украины. Он-то и обнял Николая Потаповича при встрече…
Беседуем с Крутьевым.
— Орденом Богдана Хмельницкого за что наградили? Памятный случай. 1944-й год. Наша дивизия в составе войск Первого Белорусского фронта участвовала в наступательной Люблин-Брестской операции. Где-то на границе с Польшей на рассвете спокойно перешли вброд через речку. Разделись, одежду и оружие над головой, сухими вышли из воды. Боевым порядком движемся дальше. Тут глухой залп.
Припали к земле. Осмотрелись — впереди укрепление, крепость из камня и бетона. Попытались двинуться вперёд — ударили огнём прицельным. Спас нас грейдер. У всякой дороги есть кювет.
В него мы и свалились. Надёжное укрытие. Переговариваемся — командир взвода куда-то пропал. А я его помощник — замкомвзвода. Решаем — ползком подбираться поближе к крепости по кюветам. Где они помельче, глубже зарываемся.
Дорога вывела нас во вражеский тыл. Броском бы кинуться на эту крепость, ниши забросать гранатами. Но наши артиллеристы долбят камень снарядами. Нас осколками посекут.
Той же кюветной дорогой послал связного в роту. Ротный доложил командиру батальона, что взвод под стенами укрепления. Тот не поверил, засомневался. Меня хотел вызвать.
Долго рассказывать. Короче — переползло к нам подкрепление, Пушкари прекратили огонь. Крепость мы взяли без потерь. Здесь я первый раз увидел прикованного цепью к оружию немецкого пулемётчика. Мёртвого, в чёрном обмундировании. Дальше такие смертники попадались чаще, тоже в чёрной форме.
Раз я принял командование взводом, то меня и представили к награде.
Попозже орден вручил сам командующий фронтом — Константин Константинович Рокоссовский. Красавец мужик. Уважали мы его.
* * *
Необходимая справка. Орден Богдана Хмельницкого трёх степеней учрежден Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 ноября 1943 года. Орден первой степени — полководческий, генеральский. Его удостоены 323 человека.
Орден второй степени — командирский. Им награждены 2400 командиров корпусов, дивизий, бригад, полков, партизанских соединений. Орден третьей степени вручался рядовому, сержантскому, старшинскому и офицерскому составу «за смелую инициативу и решительность, проявленные в проведении боевой операции, обеспечившей нанесение врагу поражения, захват важного рубежа». Среди награждённых 5 700 воинов.
На выходном костюме у Николая Потаповича Крутьева сверкает орден Богдана Хмельницкого третьей степени за номером 3296.
Tags: ОчеркProject: MolokoAuthor: Чалый П.
