В августе я с грохотом провалился на вступительном экзамене по химии. Дома у нас с мамой был тяжелый разговор. Она говорила, что я провалился специально.
— Ты все-таки уедешь от меня, — всхлипывала мать, — растила тебя, растила, и опять одна.
— Не понимаю я, — на заочное мне поступать не надо, уезжать не надо, а учиться надо. Что же делать?
— Ладно, поступай на свой исторический, — если тебе меня не жалко.
Мама работала машинисткой отдела информации и похлопотала у своей начальницы, чтобы бы меня взяли лаборантом. На самом же деле работал я просто подсобником фотографа Кольки Ситникова. Работа меня устраивала. В следующем году поеду поступать в университет на факультет истории.
Таню я увидел в первый раз, когда мы стояли с Колькой в коридоре под огнетушителем и курили. Она прошла мимо нас, и Колька сказал: «Умненькая девочка», а сам описал пальцем в воздухе что-то наподобие гитары.
— Красивая, — сказал я.
— Вообще-то кое-что подретушировать бы не мешало, — сказал Колька, — но у женщин первым делом надо смотреть на ножки, а потом уже на лицо.
Потом я еще несколько раз видел Таню.
Через несколько дней мы с Колькой договорились вместе пойти на вечер во Дворец культуры. У него как раз уезжала к родственникам жена вместе с дочкой, и Колька говорил, потирая руки:
— Наконец-то вспомню былую свободу, ха-ха!
Торжественная часть в клубе кончилась, и все повалили в танцевальный зал, где уже играла музыка. Колька кинулся кого-то приглашать.
А я увидел Таню. Она была прекрасна. Я не понимал, что в ней такого особенного, ведь красивых девушек много, стоял, как дуб, смотрел, и молчал.
— Ты словно меня загипнотизировать хочешь, — сказала она и чуть-чуть покраснела.
— Прости, пожалуйста.
Оркестр заиграл что-то медленное, и я пригласил Таню танцевать.
— Ты хорошо танцуешь.
— Не лучше других, — ответила она и улыбнулась.
— Зато ты красивее других.
— Ты просто льстишь своему вкусу, — ответила Таня.
— Буду танцевать только с тобой, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало очень решительно.
На ее лице появилось новое выражение, какое-то лукавое удивление. Она вдруг ответила то, что я не ожидал:
— А может, уйдем отсюда?
Приятное волнение, которое я испытывал от ее присутствия, сменилось вдруг заботой, как себя с ней вести, когда мы останемся одни.
Мы спустились в гардероб. Вышли на улицу, держа Таню под руку, я думал, что бы такое особенное сделать.
— Как подумаю, что завтра идти на работу, — сказала Таня, — грустно становится. Опять сидеть целый день с этими идиотскими патентами.
— Тебе не нравится твоя работа?
— У меня такой дурацкий характер, что я и сама не знаю, чего мне хочется. Если что-нибудь и нравится, то ненадолго. В институт поступала — казалось интересно, а кончила так — по инерции. Музыкой занималась — надоело. За что ни бралась, сначала интересно, а потом надоедает.
— Мы пришли. -Неожиданно сказала она.
Я посмотрел на двери дома, возле которых мы остановились, и сказал:
— Вот почему ты так хотела уйти.
— Нет-нет, Слава, с тобой было очень интересно. Ты какой-то свежий.
Мне не понравилось это слово, но зато она в первый раз назвала меня по имени.
— А ты меня не забудешь до завтра?
— Не знаю, — сказала Таня и улыбнулась.
— Я позвоню, напомню, — пообещал я.
Мне хотелось позвонить Тане с самого утра, но Колька торчал в комнате и никуда не выходил. Только в одиннадцатом часу он пошел в отдел снабжения оформлять требование на бумагу и, как только закрыл дверь, я набрал Танин номер.
— Слушаю, — сказала она.
— Это я, Слава.
— Слава? — и мне даже показалось, что она обрадовалась. — Как ты вчера добрался?
— Куда добрался? — почему-то не сразу понял.
— Домой, конечно.
— А что мне добираться, сел на автобус и поехал.
Разговор принимал какую-то глупейшую форму, я набрал побольше воздуха и сказал:
— Нам нужно с тобой сегодня встретиться.
— А что мы будем делать?
— Пойдем куда-нибудь.
Она секундочку молчала, потом сказала:
— Мне бы хотелось провести этот вечер дома.
Меня словно огрели подушкой по голове: я даже втянул голову в плечи и заморгал.
— Значит…
— Значит, я приглашаю тебя сегодня к себе.
— А это удобно?
Ну, конечно. Дом ты знаешь, а квартира восемь. Жду.
— А кто еще будет? — спросил я, с какой-то пугливой надеждой ожидая, что больше никого не будет.
— Только мама и отчим.
Вечером я так долго гладился, скоблился, что даже соседский кот заинтересовался, сел в угол и не спускал с меня глаз. На улице было сыро, но я пошел пешком, чтобы как следует обдумать, как мне вести себя у Тани дома. Прежде чем нажать на кнопку звонка, потер носки ботинок платком и проверил не скособочился ли галстук, на завязывание которого ушло почти полчаса.
Когда дверь открылась, я не сказал даже «Здравствуйте», так был удивлен. Передо мной стояла Ирина Петровна, преподававшая у нас в школе химию, самый мой нелюбимый предмет, по которому я никогда не получал больше тройки.
— Черняев?—поразилась она. — Это ты?
Я очень удивился, увидев свою учительницу.
— Заходи.
В это время в прихожую вышла Таня, одетая в легкое шелковое платьице, с красивой прической и с маленькими блестящими сережками в ушах. Все это я заметил потом, а теперь просто сказал:
— Это я.
— Славочка! — воскликнула Таня, как мне показалось, чересчур радостно. — Мама, ты его разве знаешь?
— Как же, Слава Черняев, злостный неуч по моему предмету.
Я стоял, как телеграфный столб, и даже не делал попытки стянуть с головы шляпу. Наверное, потому, что мне казалось, будто меня и так раздевают.
— Зато он прирожденный историк, — сказала Таня, втаскивая меня за руку в прихожую, — раздевайся, Славочка.
Я разделся, нисколько не радуясь, что меня называют Славочкой, и прошел в комнату. За столом сидел пожилой человек в очках и смотрел телевизор. Увидев меня, он протянул руку и сказал:
— Андрей Григорьевич.
— Вячеслав Сергеевич, — представился я тоже по отчеству.
— Вот как? — спросил он. — А сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Устраивайся поудобнее, Славочка, сейчас будем пить чай, —сказала Таня.
Она была какая-то веселая, легкая, прямо порхала, расставляя по столу чашки, в глазах ее была радость. На столе уже стояли, печенье, варенье, и я потягивал из своей чашки, стараясь глотать как можно тише, Ирина Петровна завела зачем-то разговор о том, как плохо я у нее учился, а потом стала расспрашивать, где сейчас кто из моих соучеников.
— Мама, что ты к нему пристала, это мой гость, — сказала Таня.
— Твой гость, а мой ученик, — ответила Ирина Петровна.
Она снова принялась меня расспрашивать.
Когда я собрался уходить и стал одеваться, Таня взяла меня за плечо и тихо спросила:
—Тебе не понравилось у нас, да?
— Нет, почему, — только я все время себя чувствую, как будто вызвали к доске.
— Не сердись на маму, — она у меня хорошая.
— Но давай все же встречаться в другом месте, — сказал я.
Таня улыбнулась и тихонько пожала мне руку.
Новый год мы отмечали в большой компании, был даже Колька, который перестал уже подтрунивать надо мной. Было хорошо, ребята подобрались веселые, Таня много смеялась, и только в четвертом часу ночи я стал улавливать на ее лице усталость, и мы начали собираться. Мы вышли на улицу, шел мягкий снег, большой, пушистый, какой бывает только в новогодних сказках.
— Смотри, какой восторг! — сказала Таня.
Как-то само собой получилось, что я ее поцеловал. При поцелуе, увидел ее глаза. Меня поразил спокойный взгляд, а Таня сказала:
— Ты такой смешной.
С этого вечера, наши отношения приобрели нечто большее чем дружба. Недели пролетали как один день. Я испытывал какое-то безумное состояние блаженства, и казалось так будет вечно.
В тот день все было как обычно — ужин на столе и мама со спицами, но я чувствовал, что будет какой-то разговор, я всегда это заранее чувствовал. Когда я допивал молоко с коричневой корочкой—любимое мое лакомство, — мама сказала, не отрываясь от своего вязанья:
— Тебе не нужно встречаться с этой женщиной.
Меня поразило, что она так назвала Таню, и не понравилось это слово, я насторожился и даже как-то заранее настроился против всего, что скажет мама.
— Ты ничего не ответишь? — спросила она и подняла на меня глаза, большие из-за выпуклых очков.
— Ничего.
— Но ты ведь совсем перестал заниматься, — сказала мама и отложила вязанье в сторону, — а тебе нужно в этом году поступать на свою историю. Ты помнишь, мне и самой не хотелось раньше, чтобы ты уезжал? Но я поняла и смирилась. А что же теперь?
— Поступлю, подготовлюсь и поступлю.
Зная мамины нервы, я боялся, что она начнет меня упрекать, будет плакать, но она вела себя удивительно спокойно. Она вздохнула и сказала:
— Кроме того, тебе нужно подумать и об этой девушке. Она сейчас в таком возрасте, когда нужно выходить замуж. За то время, которое проводит с тобой, девушка могла бы встретить хорошего человека.
— Ну, мама, что ты говоришь, — сказал я, улыбаясь, и поцеловал ее в щеку. Она опять вздохнула, погладила мои волосы, и я пошел спать. Мне хотелось поскорее увидеть Таню.
Я увидел ее на следующий день. Быстро пошел ей навстречу.
— Как ты сегодня рано, — и по моему лицу полезла улыбка, как ни старался я ее удержать.
— Так получилось.
— Что ты так на меня смотришь?
— А тебе разве мать вчера ничего не говорила? — спросила она.
— Говорила всякую ерунду, — но откуда ты знаешь?
Мы пошли по дорожке сквера, по утоптанному снегу, посыпанному песком.
— Так откуда ты знаешь?
— Она приходила вчера к нам. Я думала, она тебе это сказала.
— Какое ей дело, я ее предупрежу, чтобы больше не вмешивалась не в свои дела.
Таня остановилась и тихо произнесла, не поворачивая ко мне головы:
— А тебе не кажется, что она права, и нам, действительно, не нужно больше встречаться?
— Почему не нужно? — спросил я, и мне стало жарко.
— Потому что не нужно ни тебе, ни мне.
Некоторое время мы шли молча, потом я спросил:
— Она что, пустилась в слезы, упрекала?
— Нет, не беспокойся, ничего такого не было. Она узнала, что я скоро уезжаю, и в основном говорила с мамой о твоем будущем.
— Куда уезжаешь? На сколько?
— В Краснодар, к отцу, насовсем, я ведь у него и раньше жила.
— Как насовсем? —не понял я.
— Очень просто, — поездом. Приходи послезавтра провожать.
— Ты шутишь?
— Ах, оставь, — какие там шутки.
— Что же ты раньше ничего не сказала?
— А не все ли равно,— сейчас или раньше.
Я пришел на вокзал за десять минут до отхода поезда. Мне хотелось показать Тане, что пришел просто так, мимоходом, что забыл все, что было между нами. Стрелка ползла на глазах, и вдруг понял, что вот сейчас поезд увезет Таню, и я больше не увижу ее, может быть, никогда. Вся моя подготовка к этому прощанию показалась мне сразу глупостью, я даже удивился, как могла мне прийти в голову такая чушь.
Почувствовав самую настоящую ненависть к Ирине Петровне, подумал, что если бы ее здесь не было, все прошло иначе. Мне совершенно отчетливо захотелось оттолкнуть ее от Тани. Я неприязненно слушал, как она говорит, все быстрее и быстрее. Мне почему-то показалось, что Таня думает сейчас то же, что и я, и ей очень хочется побыть со мною наедине.
— Извините, — громко сказал я, — перебивая Ирину Петровну, — мне надо идти. Дела.
Она осеклась и замолкла, а Таня сказала:
— Какой ты занятый, подумать только. И протянула мне руку. Я пожал ей пальцы и пошел к вокзалу, смешался с толпой, потом круто забрал вправо, обогнул вокзал и, вернувшись, за спиной у проводницы вошел в хвостовой вагон. Я стоял в тамбуре, курил и смотрел, как поплыл мимо меня перрон.
Мне казалось, Таня поняла, что я сел в поезд, но когда подошел к ней, она испугалась. Таня стояла одна в проходе возле окна и так вздрогнула, словно это был не я, а привидение.
— Славка, — растерянно сказала она, — ты зачем здесь?
— Мы ведь, кажется, с тобой не договорили до конца.
Я обхватил Таню за талию, прижал к себе и стал целовать.
Поезд уносил нас все дальше от родных, и до боли знакомых насиженных мест, в ту манящую, далекую неизвестность. И мы оба не знали что с нами там будет, как сложится наша дальнейшая жизнь.
