Среди ночи Василия Конобеева вдруг словно толкнуло что-то. Ему тревожно подумалось о том, как давно не был в деревне у матери. Он попытался вспомнить, когда в последний раз ездил туда, и заныло сердце — выходило, не меньше чем полтора года назад.
Василий долго сидел и думал: мать-то небось еще больше высохла и сгорбилась… «Эх, прохвост!..— обругал он себя мысленно. И тут же решил: — Все. Хватит. В ближайшие выходные. И точка!»
Утром, когда собирались на работу, Василий сказал жене:
— В пятницу едем в деревню. На выходные. И все.
— Чего это так сразу?
— Сразу?! — моментально вскипел Василий. — Я там полтора года не был! Понятно? Я уже забыл, как у меня мать выглядит! Кудахтаешь тут с вами…
— Во! Да кто тебе не давал ехать-то? Кто тебя держал? Сам торчит пеньком, а потом виноватых ищет.
— Вы не держите…— начал остывать Василий, осознав, что, действительно, никто кроме него во всем этом не виноват. — Не держите, но и не сваришь с вами ни черта…
— Да с кем с нами-то? Вот вклещился! Я против, что ли? Поедем. Погода стоит хорошая, хоть воздухом настоящим подышать. Земляника, говорят, пошла. Варенья наварить можно. Сашка в пионерлагере. И чего разогнался…
— Ну и все, — окончательно остыл Василий. — Значит, и едем.
В оставшееся до поездки время его не покидало радостное возбуждение. Накупили гостинцев, автобусные билеты уже лежали у Василия в кармане.
— Ты прямо сверкаешь весь! — заметил на работе Витек Зубов, давний приятель. — Или «Ладу» выиграл? Тогда чего же молчишь? Обмывать надо.
— Да в деревню к матери едем, — ответил Василий.— А то, понимаешь, освинел, забыл совсем.
— Хорошее дело…— вздохнул с завистью Витек, — Лес… Водичка… Слушай, Вась, а может, и нас с Тонькой возьмете? А? Ты, кстати, давно обещал — вот поедем, вот поедем… Ох, и надоело же тут париться!
— А что…— Василий даже обрадовался: будет кому душу излить — походить по своим любимым уголкам. А то Люде давно уже все это надоело. — Поедем! Места хватит. Мы с тобой на сеновале, если что.
— Ну и лады. Тьфу! Забыл совсем…— приуныл вдруг Витек. — Тонька же в субботу работает.
— А ты вот что, — сразу сообразил Василий, — Прямо после смены дуй за билетами. Себе бери вместе с нами, а ей на субботу. А мы ее там встретим. Скажи, чтоб у цараповского поворота высаживалась.
Так и порешили. Люда тоже была довольна, что Зубовы поедут — как-никак потрепаться по-бабьи есть с кем и за земляникой вдвоем поохотнее.
Из автобуса вышли перед сумерками и зашагали по наезженной дороге через лес. Дома, как всегда, обрадовались их приезду. «Заждались, заждались…» — мать обняла и расцеловала Василия, потом Люду и сразу засуетилась, начала собирать на стол.
И действительно, словно усохла она, сделалась совсем маленькой, видеть стала плохо. Василий смотрел на мать и чувствовал, как тугая волна подкатывает к горлу. Чтобы подавить эту волну, он сгреб обеих племянниц, поставил перед собой и обнял.
— Ты гляди, какие большие стали! А?.. Растут, как грибы.
Василий познакомил всех с Витьком, выложил гостинцы. Потом сели за стол.
— А Григорий-то где? — спросил Василий о сестрином муже. — Чего это не видать-то его?
— Получка нынче…— объяснила за нее мать. — Ну, видать, и закургузил. Не приходил еще. Вы уж, Вася, это… Оставьте ему, а то голова завтра будет болеть у непутевого.
— Да, конечно, оставим, об чем звук!
Выпили, поговорили за ужином, поделились новостями и стали определяться, кому где спать. Василий посидел еще немного с матерью, спросил о здоровье.
— Вожусь потихоньку, — махнула она рукой. — Ноги пока носят — и ладно. У вас бы все было хорошо.
— У нас нормально.
На другой день, после завтрака Василий с Витьком вышли, сели на скамейку перед домом и закурили. К ним присоединился Григорий.
— Как приезжаю сюда, так ухи охота, — сказал Василий. — Рыбки бы поймать. А, Витек?
— Неплохо бы.
— Значит, так, Витек, — сказал Василий, перед тем напряженно о чем-то раздумывающий. — Там, около шоссе, болото есть. А в нем караси. Время до прихода автобуса у нас останется, так что надо полазить. Из карася уха, конечно, дрянь… Это тебе не окунь и не лещ. Но хоть поджарить в сметане, рыбный вкус во рту подержать.
— Оно неплохо…— Особого энтузиазма в голосе Витька не чувствовалось. — Только разве поймаешь кошелкой-то? Это же не бредень.
— Поймаем. Я видел, как пацаны ловили.
— Ну, тогда давай.
Привязали корзину к багажнику велосипеда, взяли пакет и пошли к цараповскому повороту. Болото было за шоссе, неподалеку от поворота. Люда сломила ветку тальника, чтоб отмахиваться от комаров, и уселась на травке, поджав под себя ноги, а Василий с Витьком разделись, взяли корзину и полезли в воду. Дно оказалось илистым, ноги сразу увязли в тине по щиколотку, вода доходила до плавок.
— Дело нехитрое, — объяснял Василий Витьку. — Валяй взбалтывай ногой, ты со своей стороны, а я со своей. А когда подведем, трясину эту береговую колыхнем — и резко поднимаем. Только порасторопней, а то уйдет.
— Ну, чего у вас там? — крикнула с берега Люда. — Ловится?
— А как же! — гордо отозвался Василий. — Мы их счас набуробаем!
— Держи их, миленьких! Отпрыгались! — ликовал Витек, стараясь поскорее переловить бьющихся на дне корзины карасей. — На-ка, Вася, где у тебя там пакет-то!
Василий, забыв об осторожности, поскользнулся на бревнышке, которое попалось под ногу на дне, и шлепнулся спиной, с головой ушел в коричневую воду. Он брыкался, высовывая из воды то руку, то ногу и пытаясь подняться, а Люда кричала с берега:
— Чего это он булькнул-то?
Наконец Василий шумно вырвался из воды, отдуваясь и отплевываясь, весь в черных разводах ила.
— Вася! — нетерпеливо топала ногой Люда. — Куда ты там скрылся-то? Покажите, кого поймали! Ну покажите же!
— Вылезем — увидишь! — Раздраженно отмахнулся Василий.
— Вот и вылезайте! Время уже!
— А сколько там нащелкало? — крикнул ей Витек.
Люда сказала, и Витек встрепенулся:
— Надо скорей бежать. Тонька сейчас подъедет.
— Ну, ты беги, — Василий выпрямился. — А мы за тобой. До поворота метров двести, как раз успеешь.
— Тряхни-ка! — попросил Витек. — Чего мы там наковыряли?
Василий поднял пакет.
— Во! Кила два будет! Мелюзга, правда… Чистить — с ума спятишь.
— Ничего! В сметане они враз покрупнеют, шаврики!
Витек, с трудом выдирая ноги из ила, двинулся к берегу.
— Ну, я бегу! — махнул он.
— Давай, дуй! — отозвался Василий. — А мы счас.
Волоча за собой разбухшую корзину, он побрел через болото к жене. Едва выбрался, с чмоканьем вытащив ноги из прибрежного ила. Люда схватила пакет и, запустив в него руку, стала перебирать и рассматривать рыбешек.
— Ой!.. Хорошенькие-то какие! Малюточки совсем…— она глянула на мужа и вдруг всплеснула руками: — Вася! Милый! Чучело ты мое огородное! Вывозился-то!
Василий обозрел себя и плюнул с досады. Ноги в грязи, словно в черных носках, лепни ила на бедрах, на животе и даже на шее.
— А морда, морда-то! — хохотала Люда. — Как этот… Из Конго…
— Это у кого еще морда? —хмуро спросил он.— Я те что — корова? Выбирай слова-то.
— Не-е… — Люда никак не могла удержаться от смеха, — ты не корова… Ты эфиоп.
— Тьфу! Сама ты эфиоп с приветом.
Он полез обратно в воду. Нашел место поглубже и почище, смыл с себя грязь и попытался прорваться на берег по методу Витька. Вскочил на одну кочку, прыгнул с нее на другую, но тут нога скользнула по осоке, сорвалась, и Василий с громким всплеском плюхнулся всем пластом в прибрежную жижу.
— Ну и везет же тебе! — продолжала смеяться Люда.— Горе мое луковое!
Пришлось отмываться заново. Вылезти с чистыми ногами так и не удалось, и Василий стал возить ими по траве, стараясь хоть как-то стереть грязь.
— А плавки-то! Глянь-ка! — ткнула пальцем Люда.— Все брюки ими выпачкаешь.
Он глянул и выругался. Плавки надо было снимать и полоскать. Бормоча ругательства, Василий стянул их с себя, огляделся воровато и побрел в болото в чем мать родила. Грязь с плавок отмылась быстро, и он уже хотел было возвращаться, но подумал, что опять ведь выйдет с грязными ногами, и решил найти место для выхода поудобнее.
И вдруг на шоссе показался автобус. Василий растерялся и застыл на месте. Водитель кивал пассажирам со своего сиденья на голого мужика среди болота. Те загоготали, начали высовываться в окна и тыкать в сторону Василия пальцами.
Василий повернулся к ним спиной и, ритмично выбрасывая ноги и держа туловище неестественно прямо, зарысил в противоположный конец болота. Надрывались от смеха пассажиры, гнулась в три погибели и захлебывалась на берегу жена.
Тяжелый и мрачный шел он к жене по берегу. Люда видела это, но унять свой смех все никак не могла.
— Ну чего ты ржешь, как кобыла! — прорвалось в нем.— Над кем смеешься-то? Над родным мужем ведь! А если меня бить будут, ты тоже, что ль, ногами пинать начнешь?
— Здрас-сте! И опять я виновата. И сразу кобыла. Да это ты, как жеребец, бегал-то — болото вымерял! Неужели не смешно?
— Да иди ты…— устало отмахнулся Василий.
Он оделся, приладил корзину на багажник велосипеда и бросил в нее пакет с рыбой. Молча пошли к повороту. Витек с Тоней уже ждали их там.
— Вася! Родненький! — со смехом вскинула навстречу руки Тоня. — И с чего это тебе голенькому по болоту-то вздумалось побегать? А я ведь из автобуса и не узнала. Маскировка-то надежная! — хихикала она.— Это уж вот Витек сказал, что никого там, кроме тебя, быть не может.
Василий еле сдержался.
— Карасей к твоему приезду ловили…— ответил он как можно спокойнее. — А потом плавки хотел сполоснуть. А тут автобус ваш…
К деревне шли весело. Женщины, возбужденные встречей, жадно делились новостями, Витек без конца восхищался уловом.
Ввалившись в избу, познакомили домашних с новой гостьей, и женщины уселись чистить рыбу. Витек стал им помогать — видно, соскучился по Тоне. А Василий пошел за ворота, сел на скамейку у дома и закурил. Выкурил одну сигарету, зажег вторую, потом, сам того не замечая, третью. Появился Витек, позвал есть рыбу.
— Что, уже готова? — удивился Василий.
— Ничего себе — уже! Полтора часа с ней ковырялись. Пошли. Скрылся и сидит тут. Чего кислый- то?
— Я это… Не хочу. А ты ступай.
— Да ты же изнылся весь — ухи охота, рыбки… А теперь — не хочу. Там и пузырь стоит.
— Во дает! Ну гляди. А я пойду. Карасики в сметане — пальчики оближешь.
— Ступай, ступай. А я посижу маленько.
Витек ушел, а через некоторое время вышла Люда и подсела к Василию.
— Ты чего, Вась? Обиделся, что ль?
— Да нет, — ответил он тихо.— На что мне обижаться.
— А зачем же ушел и сидишь тут один?
— Душа болит. С карасями с этими…
— Понимаешь… Рыбешка с мизинец, а мы ее хап, хап! Прямо по-волчьи.
— Бери вон с Витька пример, ему все нипочем.
— Раньше я таких малявок взял бы и выпустил! Одурели и озверели мы, вот что…— заговорил он вдруг тише и вроде как самому себе. — Бурьяном заросли внутри. Побоялся штаны с лампасами плавками запачкать. Полез… Дурак. И пальцем тыкают, и смеются, как над марсианином глупым… Я на своей земле, а надо мной смеются. В своей деревне— и чужой.
— Да что ты, ей-богу…— Люда поняла, Василию по-настоящему муторно, и старалась хоть как-нибудь успокоить мужа. — Посмеялись над ним… Да плюнь! Подумаешь! Да сами они папуасы некультурные. И никакой ты здесь не чужой. Твоя это родная деревня.
— Где она, моя деревня-то! — вскинулся Василий.— И где я?
— Вот деревня…— терпеливо объясняла Люда, делая широкий жест в сторону домов. — А вот ты.
— Дура! — не выдержал Василий.— Дура фанатическая!
Слово «дура» Люду не особенно задело, а «фанатическая» — обидело.
— Почему это фанатическая-то?
— А потому что бывают дуры нормальные! Накатило и съехало! Ясно? А бывают фанатические! Навечно! Поняла? — бешено глянул он ей в лицо.
Люда встала и пошла в дом, громко хлобыстнув воротами.
Он закурил новую сигарету и опять стал думать. И ко всему прочему открылось вдруг — мать-то относится к нему теперь совсем по-иному.
Нет, ничего плохого под этим не подразумевалось, мать любит его, как прежде, а может, и сильнее, всегда дрожит за него сердцем, но когда-то успела смириться окончательно с тем, что сын живет далеко, утвердилась во мнении, что так и должно быть, и уже не считает его неотъемлемой частью всего здешнего. Тем он дороже для нее, но… Короче, дорогой ломоть, да отрезанный.
Скрипнули тихонько ворота. Мать словно почувствовала, что Василий думает о ней. Она осторожно присела на краешек скамейки и спросила тревожно:
— Что у тебя стряслось-то, сынок? Ужинать не пошел, Люда не в себе. Иль обиделся? Ты уж скажи. Мы ведь ляпнем сглупу да спроста — и не заметим. Может, чего не так?
— Все так, мать, все так…— ответил со вздохом Василий.
— Иль заболел?
— Да нет, мать, все нормально…— он помедлил и неожиданно для себя сказал: — Мам… Я тебя попросить хочу. Так, на будущее. Мало ли, всякое бывает… Если со мной что случится — вы уж меня сюда, чего там, на городском-то кладбище?.. Народу тьма, а время приходит — сносят. А вы уж меня рядом с отцом. И вообще…
Сказал и сразу понял, какую сморозил глупость. Но было уже поздно.
— Что ты, сынок! — испуганно встрепенулась мать. — О чем говоришь-то! Молодой, сильный, жить да жить, а он такую страсть удумал. Вы уж меня сначала определите, чтоб я померла спокойно, знала — все у вас хорошо и порядок по мне справите, как положено. А ты этакие слова. А может, правда — болеешь чем? А, Вась? — допытывалась она. — Скажи уж матери-то, не таись.
Василий обнял мать, рассмеялся и стал успокаивать ее. Он стучал себя кулаком по лбу, говорил, что действительно — отмочил несуразицу, что здоров — об лед не расшибешь, а с Людой у них все хорошо, и на работе ладится…
Растревожил Василий свою душу, повидав родную деревеньку. Вот и появилась грусть и тоска в сердце от того, что надо уезжать.
