Вкусные котлеты Кати

218

Вкусные котлеты Кати

Колхозный кладовщик Ефим Корягин считал в амбаре мешки. На пороге, прислонившись к косяку, стояла повариха Катька Маркелова.

Чего тебе? — спросил Ефим, суровостью тона давая понять, что по пустякам он разго­варивать не станет.

—Вилки давай, — сказала Катька.

— Чего?

— Вилки, говорю.

— На какой предмет?

— Комбайнеров кормить.

— А салфетки тоже выписывать? — тихо спросил наконец Ефим.

— Какие еще салфетки?

— Вокруг шеи завязывать! — выкатывая глаза, закричал он вдруг .— Не слыхала? Чтобы фрак не марать.— Ефим широко раскрыл рот и зашелся хриплым ядовитым хохотом.— Хе-хе-хе-хет! Тебе не на стане работать, а в ресторацию, девка, подаваться. Там тебе и вилки, и хужеры, и ферлюлюшки. Чего вилками-то есть будете, кашу размазывать?

Катька потупилась и застенчиво сказала:

— Котлеты хочу сделать…

— Котлеты! — покачал головой Корягин. — Где ж тебе, садовая голова, на двадцать человек одной котлет наготовить! Чугун картошки с мясом напарила — и милое дело. До свидания, в общем. Нет у меня никаких вилок, не прогневайся. Как там новый-то комбайнер? Работает?

Катька густо покраснела и сдавленно про­бормотала:

— Досуг мне следить, кто как работает, у самой забот по уши.

Новым комбайнером был студент Илья Овражкин, приехавший в колхоз на практику из сельхозинститута и поселившийся в ветхом домишке старого бобыля Никиты Круглова. Ребят в колхозе было не густо, и поэтому девчата часто бросали на студента короткие пристальные взгляды.

Парень с лица был красивый, только немного бледноват (полагали, со студенческих харчей), со слабой тенью юношеских нежных усов на припухлой губе, с привлекательно-нездешней манерой разговора.

Мы в ту субботу в бане парились, я ему на испробу поддал ковшичек. Блажью орет на полке, а не слазит. Усидчивый паренек!

К девичьему разочарованию, студент ока­зался неохоч до танцев. Сидел допоздна над книжкой или что-то писал.

— Голова-а! — хвалился постояльцем Ники­та. — Книжки эти как с хлебом ест. В па-а-ли- тике силен! Войны, грит, дедушка, ни в жисть не будет. Я его спрашивал.

В клуб Илья приходил только от случая к случаю — посмотреть кино, взять книжку или сыграть в шахматы с колхозным счетоводом Митродоровым.

И странно менялись при нем девчата: прямого внимания вроде бы не обращали, но хохотали возбужденнее и громче обычного, злее высмеивали друг друга, самозабвенно танцевали. А Верка Семиглазова, та и говорить-то начинала каким-то не своим голосом: жеманно, приторно — явно завлекала.

Один раз студента все-таки вывели из равновесия. Кончилось кино, девчата принялись растаскивать лавки к стенам, освобождая место для танцев. Илья стоял и, щурясь от света, неопределенно улыбался. В темных сенях перешептывались, пересмеивались, взвизгива­ли. И вдруг кто-то явственно сказал там:

— Им, наверное, в институте танцевать не разрешают!..

Лицо у Ильи сделалось серьезным и сосре­доточенным. Он дождался начала музыки, твердо прошел через весь зал в противоположный угол, где сидела стайка девчат, с подчеркнутой учтивостью пригласил наугад первую попавшуюся девчонку и стал с ней танцевать, не меняя серьезного и сосредоточенного выражения лица.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ:  — Тебя все равно на нашу свадьбу не приглашали! — сказала подруга

Это была Катька.

В первую минуту она перепугалась, увидев идущего прямо на нее студента, поднялась с лавки с запылавшим, жалким, и растерянным лицом, с влажно заблестевшими вдруг глазами. Сердце у нее оборвалось и мучительно долго падало куда-то.

Танцевали они совершенно одни. Катька боялась посмотреть по сторонам и только один раз осмелилась поднять глаза на студента. Ей казалось, что он тоже переживал и волновался вместе с ней. Но лицо у Ильи было равнодушным, почти суровым.

Кончив танцевать, он опять отвел Катьку в угол, проговорил что-то, чего она не разобрала, вроде бы даже поклонился и сейчас же ушел домой.

— Гордец! —произнес кто-то в наступив­шей тишине. — Не хочет танцевать с деревен­скими.

— Может быть, некогда ему, — неожиданно для самой себя заступилась за Илью Катька и, вконец смутившись от раздавшегося кругом смеха, вышла из клуба и торопливо зашагала по улице, слушая, как редко и глухо колотится ее сердце.

В колхозе студенту дали комбайн. До начала уборки он его ремонтировал и ходил обедать домой, где они с дедом Никитой варили какую-то «салму», но как только выехали в поле, вместе со всеми стал питаться из Катькиного котла.

Трудно было понять, узнал ли он в молоденькой поварихе ту девчонку, с которой танцевал в клубе: во всяком случае, виду не подал. Пришел первый раз на обед с утомленным пыльным лицом.

И показался Катьке таким обыкновенным и будничным, что у нее все захолонуло внутри от нахлынувшей нежности к нему. Каким наслаждением было для Катьки налить ему щей, подать полотенце после обеда и сказать как будто незначительно, но с тайным намекающим смыслом:

Вот эта ложка теперь, всегда будет ваша,, я ее помечу крестиком.

Прошло несколько дней, и к светлой радости Катькиной любви стала примешиваться острая горчинка страдания. Не то чтобы не замечал ее Илья, а как-то обидно не выделял из окружающих, никогда не говорил ей какого-нибудь особого слова и почти не смотрел на нее.

Правда, начал он обращаться к Катьке на «ты», и она сперва обрадовалась, думая, что это что-нибудь значит, но оказалось, что это ничего не значит.

Комбай­неры то и дело хвалили ее, председатель, при­езжая, непременно говаривал:

— Налей-ка ты мне, девушка, своих щец.

Но окончательно сразить всех Катька решила котлетами. Она уже несколько дней вынашивала идею такого роскошного обеда, чуть ли не банкета, с ровным рядом тарелок на столе, с блеском и звоном вилок, с бутылками кваса.

Этот обед просто мерещился ей, она так утвердилась в решении осуществить его, что даже грубые насмешки кладовщика Ефи­ма не поколебали ее.

А впрочем, и Ефим сжалился. Катька уже отошла далеко, когда он, весь белый от муч­ной пыли, высунулся из темного зева амбара и закричал:

— Э-эй! Слышь-ка! Катерина! Ты домой ко мне зайди. У нас, кажись, где-то были вилки-то. Може, они заржавели маненько, так ты их наждачком ширкни.

Когда Катька приехала на стан, комбайне­ры на окрестных полях уже работали. Надо было разворачиваться вовсю, чтобы не затянуть с обедом. Она разложила продукты, нарезала мясо и отчаянно принялась крутить мясорубку. Но время от времени разгибалась и минуту-другую стояла, будто охваченная отрешенностью и оцепенением.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ:  Нас пригласила на обед её сиятельство свекровь!

— Какие-то у тебя, барышня, завихрения в голове начинаются, — заметил как-то комбай­нер Цаплин.

— Деки но подтянуты, — объяснил ему помощник Юрка Потугин, и они оба принялись хохотать от этой выдумки. Им-то что!

В два часа пришли на обед чумазые механизаторы и оторопело остановились перед длинным столом, застланным снежно-белой бумагой, с торжественно ровным рядом тарелок с посверкивающими вилками, ложками, стаканами, с коричневыми кувшинчиками кваса. Все молчали.

Э-эх! Елки-моталки! — восхищенно проговорил наконец Юрка Потугин. — Вот эт-та церемония!

— Садиться, ребята, боязно…

— Никак, умыться?!

— Катюха, черт-те дери! Либо ты именинница нынче?

Катька, раскрасневшаяся от забот и волнения, разливала щи. Все у нее сегодня удалось: и котлеты получились, и поспела вовремя, но волновалась она так, будто не обедом кормить собиралась, а петь на сцене.

Хорошо, что Илья где-то задержался и не подошел вместе со всеми. Кончив разливать, Катька шмыгнула в вагончик, стерла пот с зардевшегося лица, прибрала немного волосы и опять подошла к столу. Все ее шумно хвалили, пили за со здоровье квас, просили добавки, желали хорошего жениха.

Илья все не подходил. Съели первое, с упавшим сердцем Катька подала свои котлеты, а его все не было. Она прислонилась спиной к вагончику и, словно окаменев, не мигая, смотрела в поле, где стояли комбайны.

— А куда у нас студент делся? — спросил кто-то за столом.

— У него ремень на комбайне лопнул, по­ехал в село за новым.

— Да вон же он. Едет! —таким звонким голосом закричала Катька, что все удивленно посмотрели на нее и переглянулись.

Когда Илья с ремнем через плечо подъехал на велосипеде к стану, комбайнеры уже начинали вставать из-за стола. Лицо у Ильи было озабоченное, почти сердитое, из кармана торчала пачка газет.

— Что же так поздно ты? — спросила Кать­ка чуть не со слезами. — Остыло теперь все.

Илья глянул на Катьку равнодушно и хо­лодно.

— Спасибо,— сказал он,— я в селе пообедал, не хочу.

— Да котлеты ведь…

— Я не охотник до них, — сказал Илья. — Сейчас молока напился. Мерси…

Катька чувствовала, что если она произнесет еще хоть одно слово, то разревется.

Комбайнеры молча стояли вокруг и смотрели на Катьку с Ильей.

— Да ты хоть попробуй котлеты-то, — сердито вдруг сказал Цаплин, — старалась ведь девчонка!

— Ну только разве попробовать, — сказал Илья, сел к столу, рукой взяв с пододвинутой Катькой тарелки котлету, стал жевать ее, поднял глаза на ее, и только теперь он увидел перед собой красивую девушку и сказал: «Какие вкусные котлетки! Спасибо, Катя!».

Вся кровь, кажется, остановилась в Катьке. Они встретились взглядом и было все ясно. Илья будто бы увидел ее в первые. Сердце его часто забилось. Вот и пришла любовь!