Колхозный кладовщик Ефим Корягин считал в амбаре мешки. На пороге, прислонившись к косяку, стояла повариха Катька Маркелова.
Чего тебе? — спросил Ефим, суровостью тона давая понять, что по пустякам он разговаривать не станет.
—Вилки давай, — сказала Катька.
— Чего?
— Вилки, говорю.
— На какой предмет?
— Комбайнеров кормить.
— А салфетки тоже выписывать? — тихо спросил наконец Ефим.
— Какие еще салфетки?
— Вокруг шеи завязывать! — выкатывая глаза, закричал он вдруг .— Не слыхала? Чтобы фрак не марать.— Ефим широко раскрыл рот и зашелся хриплым ядовитым хохотом.— Хе-хе-хе-хет! Тебе не на стане работать, а в ресторацию, девка, подаваться. Там тебе и вилки, и хужеры, и ферлюлюшки. Чего вилками-то есть будете, кашу размазывать?
Катька потупилась и застенчиво сказала:
— Котлеты хочу сделать…
— Котлеты! — покачал головой Корягин. — Где ж тебе, садовая голова, на двадцать человек одной котлет наготовить! Чугун картошки с мясом напарила — и милое дело. До свидания, в общем. Нет у меня никаких вилок, не прогневайся. Как там новый-то комбайнер? Работает?
Катька густо покраснела и сдавленно пробормотала:
— Досуг мне следить, кто как работает, у самой забот по уши.
Новым комбайнером был студент Илья Овражкин, приехавший в колхоз на практику из сельхозинститута и поселившийся в ветхом домишке старого бобыля Никиты Круглова. Ребят в колхозе было не густо, и поэтому девчата часто бросали на студента короткие пристальные взгляды.
Парень с лица был красивый, только немного бледноват (полагали, со студенческих харчей), со слабой тенью юношеских нежных усов на припухлой губе, с привлекательно-нездешней манерой разговора.
Мы в ту субботу в бане парились, я ему на испробу поддал ковшичек. Блажью орет на полке, а не слазит. Усидчивый паренек!
К девичьему разочарованию, студент оказался неохоч до танцев. Сидел допоздна над книжкой или что-то писал.
— Голова-а! — хвалился постояльцем Никита. — Книжки эти как с хлебом ест. В па-а-ли- тике силен! Войны, грит, дедушка, ни в жисть не будет. Я его спрашивал.
В клуб Илья приходил только от случая к случаю — посмотреть кино, взять книжку или сыграть в шахматы с колхозным счетоводом Митродоровым.
И странно менялись при нем девчата: прямого внимания вроде бы не обращали, но хохотали возбужденнее и громче обычного, злее высмеивали друг друга, самозабвенно танцевали. А Верка Семиглазова, та и говорить-то начинала каким-то не своим голосом: жеманно, приторно — явно завлекала.
Один раз студента все-таки вывели из равновесия. Кончилось кино, девчата принялись растаскивать лавки к стенам, освобождая место для танцев. Илья стоял и, щурясь от света, неопределенно улыбался. В темных сенях перешептывались, пересмеивались, взвизгивали. И вдруг кто-то явственно сказал там:
— Им, наверное, в институте танцевать не разрешают!..
Лицо у Ильи сделалось серьезным и сосредоточенным. Он дождался начала музыки, твердо прошел через весь зал в противоположный угол, где сидела стайка девчат, с подчеркнутой учтивостью пригласил наугад первую попавшуюся девчонку и стал с ней танцевать, не меняя серьезного и сосредоточенного выражения лица.
Это была Катька.
В первую минуту она перепугалась, увидев идущего прямо на нее студента, поднялась с лавки с запылавшим, жалким, и растерянным лицом, с влажно заблестевшими вдруг глазами. Сердце у нее оборвалось и мучительно долго падало куда-то.
Танцевали они совершенно одни. Катька боялась посмотреть по сторонам и только один раз осмелилась поднять глаза на студента. Ей казалось, что он тоже переживал и волновался вместе с ней. Но лицо у Ильи было равнодушным, почти суровым.
Кончив танцевать, он опять отвел Катьку в угол, проговорил что-то, чего она не разобрала, вроде бы даже поклонился и сейчас же ушел домой.
— Гордец! —произнес кто-то в наступившей тишине. — Не хочет танцевать с деревенскими.
— Может быть, некогда ему, — неожиданно для самой себя заступилась за Илью Катька и, вконец смутившись от раздавшегося кругом смеха, вышла из клуба и торопливо зашагала по улице, слушая, как редко и глухо колотится ее сердце.
В колхозе студенту дали комбайн. До начала уборки он его ремонтировал и ходил обедать домой, где они с дедом Никитой варили какую-то «салму», но как только выехали в поле, вместе со всеми стал питаться из Катькиного котла.
Трудно было понять, узнал ли он в молоденькой поварихе ту девчонку, с которой танцевал в клубе: во всяком случае, виду не подал. Пришел первый раз на обед с утомленным пыльным лицом.
И показался Катьке таким обыкновенным и будничным, что у нее все захолонуло внутри от нахлынувшей нежности к нему. Каким наслаждением было для Катьки налить ему щей, подать полотенце после обеда и сказать как будто незначительно, но с тайным намекающим смыслом:
Вот эта ложка теперь, всегда будет ваша,, я ее помечу крестиком.
Прошло несколько дней, и к светлой радости Катькиной любви стала примешиваться острая горчинка страдания. Не то чтобы не замечал ее Илья, а как-то обидно не выделял из окружающих, никогда не говорил ей какого-нибудь особого слова и почти не смотрел на нее.
Правда, начал он обращаться к Катьке на «ты», и она сперва обрадовалась, думая, что это что-нибудь значит, но оказалось, что это ничего не значит.
Комбайнеры то и дело хвалили ее, председатель, приезжая, непременно говаривал:
— Налей-ка ты мне, девушка, своих щец.
Но окончательно сразить всех Катька решила котлетами. Она уже несколько дней вынашивала идею такого роскошного обеда, чуть ли не банкета, с ровным рядом тарелок на столе, с блеском и звоном вилок, с бутылками кваса.
Этот обед просто мерещился ей, она так утвердилась в решении осуществить его, что даже грубые насмешки кладовщика Ефима не поколебали ее.
А впрочем, и Ефим сжалился. Катька уже отошла далеко, когда он, весь белый от мучной пыли, высунулся из темного зева амбара и закричал:
— Э-эй! Слышь-ка! Катерина! Ты домой ко мне зайди. У нас, кажись, где-то были вилки-то. Може, они заржавели маненько, так ты их наждачком ширкни.
Когда Катька приехала на стан, комбайнеры на окрестных полях уже работали. Надо было разворачиваться вовсю, чтобы не затянуть с обедом. Она разложила продукты, нарезала мясо и отчаянно принялась крутить мясорубку. Но время от времени разгибалась и минуту-другую стояла, будто охваченная отрешенностью и оцепенением.
— Какие-то у тебя, барышня, завихрения в голове начинаются, — заметил как-то комбайнер Цаплин.
— Деки но подтянуты, — объяснил ему помощник Юрка Потугин, и они оба принялись хохотать от этой выдумки. Им-то что!
В два часа пришли на обед чумазые механизаторы и оторопело остановились перед длинным столом, застланным снежно-белой бумагой, с торжественно ровным рядом тарелок с посверкивающими вилками, ложками, стаканами, с коричневыми кувшинчиками кваса. Все молчали.
Э-эх! Елки-моталки! — восхищенно проговорил наконец Юрка Потугин. — Вот эт-та церемония!
— Садиться, ребята, боязно…
— Никак, умыться?!
— Катюха, черт-те дери! Либо ты именинница нынче?
Катька, раскрасневшаяся от забот и волнения, разливала щи. Все у нее сегодня удалось: и котлеты получились, и поспела вовремя, но волновалась она так, будто не обедом кормить собиралась, а петь на сцене.
Хорошо, что Илья где-то задержался и не подошел вместе со всеми. Кончив разливать, Катька шмыгнула в вагончик, стерла пот с зардевшегося лица, прибрала немного волосы и опять подошла к столу. Все ее шумно хвалили, пили за со здоровье квас, просили добавки, желали хорошего жениха.
Илья все не подходил. Съели первое, с упавшим сердцем Катька подала свои котлеты, а его все не было. Она прислонилась спиной к вагончику и, словно окаменев, не мигая, смотрела в поле, где стояли комбайны.
— А куда у нас студент делся? — спросил кто-то за столом.
— У него ремень на комбайне лопнул, поехал в село за новым.
— Да вон же он. Едет! —таким звонким голосом закричала Катька, что все удивленно посмотрели на нее и переглянулись.
Когда Илья с ремнем через плечо подъехал на велосипеде к стану, комбайнеры уже начинали вставать из-за стола. Лицо у Ильи было озабоченное, почти сердитое, из кармана торчала пачка газет.
— Что же так поздно ты? — спросила Катька чуть не со слезами. — Остыло теперь все.
Илья глянул на Катьку равнодушно и холодно.
— Спасибо,— сказал он,— я в селе пообедал, не хочу.
— Да котлеты ведь…
— Я не охотник до них, — сказал Илья. — Сейчас молока напился. Мерси…
Катька чувствовала, что если она произнесет еще хоть одно слово, то разревется.
Комбайнеры молча стояли вокруг и смотрели на Катьку с Ильей.
— Да ты хоть попробуй котлеты-то, — сердито вдруг сказал Цаплин, — старалась ведь девчонка!
— Ну только разве попробовать, — сказал Илья, сел к столу, рукой взяв с пододвинутой Катькой тарелки котлету, стал жевать ее, поднял глаза на ее, и только теперь он увидел перед собой красивую девушку и сказал: «Какие вкусные котлетки! Спасибо, Катя!».
Вся кровь, кажется, остановилась в Катьке. Они встретились взглядом и было все ясно. Илья будто бы увидел ее в первые. Сердце его часто забилось. Вот и пришла любовь!
