Месяц назад судьба порадовала встречей с девушкой, которую я видела лишь однажды — в числе отказных младенцев, в белых металлических кроватках-коробках. И появилась бы эта статья намного раньше, был такой порыв, но в своих ошибках всегда признаваться очень непросто.
Отказников тогда в райбольнице оказалось, аж, шестеро. Это был шок для района. Нет, отказы случались, но чтоб вот так массово. И главврач детского отделения Нина Степановна вызвала по этому поводу корреспондента. Послали молодую и еще бездетную меня. Даже название статьи помню «Мадонны без младенцев»
Тогда еще не висел над головами журналистов и врачей закон о защите персональных данных. И едва ли не рыдающая Нина Степановна отдала мне для работы на время настоящие отказные на всех шестерых.
И во всех них была в общем-то одна формулировка «Средств нет, прокормить не могу» Шел тогда в борьбе и тревоге боевой 1997 год. М-да, уже через год я и сам стала матерью.
Но тогда, вчерашняя любительница рока, выпускница театрального отделения, полная максимализма и желания махать шашкой…я писала очень эмоциональную и очень злую статью. Сейчас, эта статья была бы куда мягче…С возрастом учишься понимать людей… Но, к отказным.
Как они выглядели? Да как — обычные листы серой писчей бумаги, лишь один отказ, на ту самую девчушку, была написана на листочке из ученической тетради. Да и почерк был корявый, неуверенный, будто бы умирающий к концу, на строчках о том, что мать не будет иметь претензий, если ребенок будет усыновлен или отдан в детский дом…
Вот её-то я и потеряла. Бывает мистика. Хотя раздолбайство тоже имеет место быть, и куда чаще, чем мистика. Могла просто смахнуть в урну листок в клетку, посчитав это моим же черновиком. Мы тогда вместо диктофонов использовали очень часто блокноты, а то и попросту общие тетради.
И только, когда возвращала отказные главврачу, в папке было уже не шесть, а пять отказных. Мне намертво врезалась фамилия матери. Звучная, красивая, генеральская фамилия, отмеченная славой Плевны и Туркестана. Редкая для нашего района. Но не назову. Нельзя-я-я-я.
Скандал поднялся страшный, главврач детского отделения — очень эмоциональная, живая, и болеющая за свое дело женщина, едва ли не во всех смертных грехах обвинила меня. И была совершенно права, я ведь и её под монастырь подвела, своим раздолбайством.
Рыдала навзрыд. Потом написала заявление об увольнении, считая, что после такого быть журналистом не имею права. И , в общем-то, была близка к истине.
Спас наш ответсек. По сути — третье лицо в редакции, человек жесткий, периодами желчный, но профессионал экстра-класса.
-Легко сбежать, после того как нагадишь. Тебе ж не воняет. Остаться и исправить труднее. Беги, без тебя тут разгребем.
-А как исправить-то? — истерично всхлипнула.
-Садись, поедем к твоей мамашке, адрес знаешь?
Адрес я не помнила, но узнала. Дорогой Петр Петрович объяснил план:
-Ты же у нас актриса?
-Режиссер
-Не важно. Заходишь, представляешься соцработником, и говоришь, что нужен дубликат отказного заявления, подшить в дело.
-В какое дело?
-Не важно. Главное скажи «Дубликат, подшить в дело»
Он был еще и отличный психолог, наш Петр Петрович.
Он остался ждать меня в машине.
Я пошла….
Помню удивление от того, что домик пусть и небольшой оказался очень чистеньким. И домотканые дорожки на кухне, и вязанные кружки у порога, и буфет образца пятидесятых годов, и крепкий стол, застеленный клеенкой в ромашку, и крупные половицы, и беленые стены — все словно лучилось ровным блеском чистоты. И казалось, что дом был очень солнечным.
И сама…Пусть она будет Ириной… Забавно, в той статье, я громко называла её по имени и фамилии, как и всех фигуранток. А сейчас не стану. И дело даже не в законе о персональных данных.
Так вот и сама Ирина никак не производила впечатление алкашки, просто девушка, коренастенькая, крепкая, ничего отталкивающего в лице, ничего, совсем ничего никакой печати на лбу «Я ему — не мать, я ему -ехидна». Обычная, понимаете? Каких миллионы и миллионы в стране. И меня вот это несоответствие придуманного образа злодейки, алкашки, не жалеющей свое дитя и образа живого, просто выбило из колеи.
И я беззастенчиво разглядывала девушку. И только потом выдала заготовку… Ирина кивнула, вздохнула, приняла из папки серый лист бумаги и ручку. (Надо сказать, что образ соцработника я продумала по всем законам актерского мастерства)
Но, сцена — это не жизнь…
Ирина прежде чем писать, вдруг спросила:
-А у вас дети есть?
-Нет…
-Усыновите мою Юлю! — ухватила она меня за руку.
-Юлю?
-Да, я так её зову…Юлечка — июлечка.
И правда гудел и колобродил за окнами жаркий июль, весь в буйной зелени и цветах… И это имя, понимаете, еще не будучи мамой, я тоже сто раз придумывала имена своим не то, что нерожденным, а даже не зачатым детям. Нелюбимым детям имен не дают.
-Она здоровая девочка. Мне сказали, она здоровая.Я не пила. Не пью. — торопливо убеждала Ирина, — Вы же её видели, да? Она же, правда, красивая…
Видела, всех видела — шесть крохотных человечков, стянутых пеленками, с красными сморщенными мордашками, похожих друг на друга, как близнецы…
-Красивая, да?
-Да, да, очень, очень красивая…- подтвердила я.
-Усыновите!Она и будет красивой, у неё отец красивый… И умная, я хорошо училась. Вы можете её не Юля назвать. Как-нибудь по другому…Я не буду мешать. Иногда увижу, может, я даже не подойду, просто увижу, вы же здесь живете, да? Здесь?
Мама моя, какие это были глаза. Больные это были глаза, молящие.
У меня предательски защипало в носу, суровый образ полетел к черту. Я не была готова к тому, что отказного ребенка мать-кукушка может еще и любить…
-Что ж вы её тогда бросаете? Вы можете её забрать! Можете. Надо только быстрее, её же могут усыновить!
Нет, я не знала наверняка, а может ли теперь забрать… Но по закону высшей справедливости так должно было быть. И еще не допонимала, что время пришло страшное, жестокое к чужим детям. Своих бы прокормить…
-Куда пойду? На улицу жить? А мама с дочкой не пускает.
-Как не пускает? — опешила я. Теперь мне казалась совсем нелогичным поведение матери, то есть бабушки. В моем благополучном мире, матери так себя не вели. Они любили и принимали свое дитя с внуком или без, и любили любого…
-Мы с ней в одной спальне спим. Некуда дочку, мешать будет, говорит — выгонит обоих…я бы никогда…- Ирина всхлипывала и оправдывала мать, рассказывая про её болезни и про пенсию…И про то, что она никогда бы не бросила дочку.Что она уже скучает.
О, если бы тогда у мы жили в своем доме, не в доме свекрови, я бы не раздумывая, предложила Ирине помощь. Но вовремя прикусила язык, вспомнив, что мы и сами на птичьих правах…
-Может в аренду? — промямлила я.
-Я же работать не смогу. И не платят зарплаты нигде.
Это точно, тогда их не платили…
-А муж где?
-Какой муж? А этот…Нет, он уехал. Не усыновите, да?
Я помотала головой, не в силах вымолвить «Нет»
-А вы можете проследить, чтоб её хорошие люди усыновили?
И этого я не могла обещать. Пробурчала что-то в духе, мол там детдом решит…Я даже на вопрос Ирины ответить не могла — в какой конкретно детдом отправят малышку. Их было тогда несколько. Один в 25 километрах в шахтерском городке и другой — в столице региона за 150 км.
Ирина села писать отказную дубль два… Дом заполнился тишиной такой, что было слышно, как скрипит ручка, ерзает на стуле Ирина, и тикают где-то часы…
Ира писала долго, буквально по буковке…Смяла один лист, подала её второй…И едва вывела она требуемую шапку «Главному врачу больницы такой-то…» Она отшвырнула лист на середину стола…
-Я не буду ничего писать! Уходите! — взвилась вдруг Ирина, — Уходите! Я сказала… Я уже один раз писала!
Я уходила по китайски, пятясь задом и еще силясь уговорить её написать заявление. Убеждала, пока её руки буквально выпихивали меня за порог.
Я даже представить боялась, что же теперь делать?
И опять рыдала от бессилия в машине…
-Не реви! Дня три потяни, если что сделаем еще один заход! Но его и не понадобится… — оборвал мои причитания Петрович.
-Почему?
-Потому.
Какие это были три дня…Я вздрагивала от каждого шага в гулких коридорах редакции и боялась главврача детского отделения. Неугомонной и острой на язык Нины Степановны. Но она не шла, отказную не требовала.
Еще неделю я пребывала в мандраже. Психовала, рыдала, чувствовала себя полной сволочью…Жаловалась мужу, уже даже на свое раздолбайство, а на то, что совсем ничего не могу сделать. Рассказывала про шесть кульков в пеленках со штампами роддома… Однажды он не выдержал:
-Пошли узнаем и заберем.
У меня гора с плеч свалилась. В юности очень плохо осознаешь, какая же это ответственность — дети! И мы бы точно её усыновили. Это решение нам обоим казалось таким простым.
Но не случилось забрать. Нина Степановна сказала, что кто-то из собеса, провел с матерью беседу. И мать забрала дочку…
Я догадывалась, как звали этого таинственного из собеса. Правда, не была уверена, что проводила хоть какую-то беседу. Но насколько же легче стало жить, вы бы знали!
История эта научила раз и навсегда либо брать копии документов, либо беречь их, как зеницу ока. А еще тому, что мир не такой, каким мы рисуем его в нашем воображении. Не столь черно-бел и плосок. И прежде чем осудить — узнай, за что судишь, и кого судишь.
***
Месяц назад пришла девушка, дать стандартное объявление «Утерянный аттестат за номером таким-то, выписанный на имя такой-то считать не действительным» Девушка и правда была хороша, носила генеральскую фамилию и звонкое имя Юля…
Сердце ёкнуло, как от встречи с давней знакомой. Мне срочно захотелось узнать, как же они тогда выжили? Смилостивилась бабушка? Или нашли жилье? Где работала мать? Как росла Юля? Но…не спросила. Очень трудно было бы объяснить ей, откуда я знаю её мать… И еще очень боялась разрушить надежду на то, что Юле никогда не попалась на глаза та злополучная статья.
