Воронковы выдавали замуж дочь. Сговариваться и стряпать на свадьбу ждали из деревни мать жениха, будущую сватью, с которой не были знакомы.
Поезд приходил в первом часу ночи, и Василий Воронков, высокий и нескладный, отправился встречать гостью.
На вокзал Василий пришел рановато и в ожидании поезда прохаживался по примороженной хрусткой платформе. Вспоминал, как пять лет кряду встречал с этим поездом дочь-студентку, приезжавшую на воскресенье домой из областного центра. А теперь — надо же! — встречает, свою сватью.
Объявили прибытие, и Василий неожиданно заволновался: а глянется ли ему эта женщина? Поладят ли они с его крутонравной Софьей? Вдруг не захотят ни в чем уступать друг дружке! Начнут по мелочам считаться! Бывает и такое промеж будущих родственников! А Наташке потом всю жизнь касаться этой женщины.
Василий поспешил к газетному киоску, где ему наказала стоять Софья, пославшая сватье приглашение.
Он едва успевал крутить туда и сюда голову, боясь прозевать появление будущей родственницы.
Василий попятился и запнулся за чей-то чемодан. Обернулся. Перед ним стояла маленькая кругленькая женщина в сером пуховом платке.
В одной руке она держала пару раздутых сеток, скрепленных полотенечной скруткой, другую, освобожденную от чемодана, подала Василию:
— Ну, здравствуй, сват. Спасибо, что встретил…
— Добро пожаловать, гостья дорогая! — прогудел Василий и несмело пожал маленькую теплую руку. Он чувствовал себя неловко за допущенную промашку, и женщина заметила это.
— Что? Аль другого сорта ягодку ожидал встретить? — лукаво прищурила на Василия яркие сметливые глаза.
— А бес тебя знает, какая ты! Ни разу-то не виделись! — махнул рукой Василий, краснея.
— Это верно… Бог даст, породнимся — слюбимся! — улыбнулась женщина, показав ровные белые зубы, и Василию стало как-то свободно с ней.
— Непременно! — мотнул он головой и помог сватье пристроить на плече сетки. Сам ухватил чемодан.
— Ты на плечо его! Ловчее будет! — подсказала сватья и протянула руку, чтобы помочь.
— Можно! — согласился Василий и, не давая ей взяться, забросил чемодан на правое плечо. — Ну, тронулись?
— Пешком пойдем? — спросила сватья.
— Пешком! До нас тут недалеко, — подтвердил Василий.
— Да я знаю примерно, где вы живете. Не велик городок-то. Тебя ведь Василием кличут?
— Василием!
— Ну, а меня Анной! Прошу любить и жаловать!
— Это уж точно, — заулыбался Василий и полюбопытничал:
— Что ж ты одна пожаловала? Муженька б своего забирала? Мне бы веселей с ним было.
— Угадал! Весело! Так весело — хоть отбавляй! — подхватила Анна с налетом каких-то своих тайных мыслей и глубоко вздохнула, как бы с чем-то смиряясь. — Да не переживай особо-то. Я думаю, он вскорости заявится. Не вынесет одиночества…
И перевела разговор на детей.
Вот и пришли.
— Сватьюшка приехала! Наша дорогая! Ну, здравствуй, здравствуй, милая родственница! Новоявленная! — громкими причитаниями встретила гостью жена Василия Софья и наклонилась целоваться. — Раздевайся, сладкая! Будь как дома! — Софья помогла Анне. Залюбовалась гостьей:
— Вон какая она у нас свеженькая да сбитенькая… И не подумаешь сына женит! Хоть саму под венец! Вот что значит в деревне жить! Со своей коровкой, молочком! На чистом воздухе!
Василий тоже не сразу отвел глаза от Анны: чуть грузноватая, но крепкая, с неожиданно тугой и выпуклой грудью, с высокой округло-нежной шеей, перетянутой нитяной складочкой, она была полна той особой уверенной женской силы, которая так поражала и влекла когда-то Василия в женщинах.
— Ишь ты! Зенки-то разжег! Старый дурень! — толкнула мужа Софья и сунула в руки одежду сватьи:
— Ha-ко! Повесь лучше, чем столбом-то стоять! Аль ноги отнялись при виде такой ягодки?
— Брось! — затряс головой Василий и быстро повернулся к вешалке, чтобы скрыть обиду и смущение.
— Что-то ты его так? Он вроде у тебя мужик смирный… — заступилась Анна.
— Все они смирные, пока спят! Носом к стене! — проворчала Софья.
Василий, чтобы успокоиться, старательно затолкал сватьин платок в рукав тужурки, пристроил ее с краю на нижний крючок и, не взглянув больше на гостью, покинул кухню.
Забился в дальнюю дочкину комнату, присел на диванчик у жарко натопленной печи и задремал под долетающий говорок женщин.
Очнулся, когда в доме стало тихо и потушили свет. Решил перебраться в свою каморку рядом с кухней.
В большой комнате у зеркала стояла Анна в длинной сорочке и расчесывала на ночь волосы.
— Сдурел? Шастаешь тут! — подбросила с подушки голову Софья.
Сватья не шелохнулась. Спокойно проговорила:
— А чего! Мы теперь вроде как родные. Верно, Вася? Василий словил в зеркале ее усмешливый взгляд и, не ответив, пулей вылетел из комнаты.
Перед тем, как лечь спать, долго курил в холодных сенях. С тоской и тревогой думал: «Скорее бы дочка с женихом приезжала, что ли…»
А утром проснулся, услышал в доме неторопливый напевный голос Анны, и радость, большая и непонятная, толкнулась в грудь.
— Ого! С чего бы это? — удивился Василий и растерялся. Нагнал на себя сумрачность и вышел на кухню.
Анна, в белой кофточке, голорукая, хлопотала у стола, раскатывая тесто. Доброй улыбкой ответила на его приветствие. Повернулась к Софье, стучавшей у печки дровами:
— Мужика-то как, сразу будем кормить, чтоб не мешал, или немного погодя?
— Да шут-то с ним! Наестся сам — не маленький! — отмахнулась Софья, недовольная дровами. — Куда таких длиннущих приволок? Говорила, покороче: горшки ставить некуда!
— Да садись-ка, батюшка, поешь! У меня курица вчерашняя осталась! — Анна обмахнула тряпкой угол стола и сунула руки под умывальник, звякнула вхолостую,
Василий метнулся к ведрам за печкой, выхватил полное и, высоко вскинув, понес к умывальнику.
Софья, нагнувшаяся за поленом, выпрямилась, и ведро задело ее по плечу.
Тяжкими шлепками плеснулась на пол вода.
— Вон как чужим-то спешишь угодить! Своей жены не замечаешь! — ожег Василия злобный шепот. — Твержу, дров коротких давай!
— Сейчас! — Василий наполнил умывальник и выскочил во двор. Зазвенел высушенными полешками: хранились они под навесом, в четырех шагах от дома.
— Ну-ка, гляну на всякий случай, где у вас что! — послышался за спиной голос Анны.
Василий вздрогнул, перестал брать дрова, обернулся.
— Да у вас, как в раю! Гнездышко слепили! Позавидовать можно!
Не разводя широко век, медленно повела голову в сторону и из-за плеча еще раз чутко всмотрелась в Василия, словно хотела понять что-то мучившее ее.
Василий виновато улыбнулся и торопливо зазвенел полешками.
В кухне бережно опустил их на подтопочный лист и звякнул пустыми ведрами, норовя улизнуть на колодец.
— Будет дверьми хлопать! —остановила Софья. — Садись ешь! А то подумают, не кормлю! С голоду сохнешь!
Василий покорно поплелся к умывальнику.
Ел молча, и Софье не понравилось.
— Что бирюком сидишь? Ничего не спросишь? Поинтересовался бы, по скоку на свадьбу решили тратиться? Иль тебя это не касается? Чужую девицу — не дочь родную — замуж выдаешь? Хороший бы отец расстарался и подкинул бы единственной-то на свадьбу! Мог бы на этот случай загодя приработать! Шабашку сшибить! Раз в жизни такое бывает…
— А я, может, подарок хочу… — замялся Василий, давно припасавшийся к этому событию.
— Подарки нынче не в моде. Молодым деньги подавай! Сами сообразят, что им нужнее! — возразила Софья.
— Это легче для меня… Выну да подам, — хитро улыбнулся Василий.
— Аль скопил потихоньку от семьи? — Софья впилась в лицо мужа злыми глазами.
— Есть малость, — сконфузился Василий и пожалел, что проговорился.
— Видали, добрые люди, как у нас все делается? В одиночку все норовит! Нет чтоб от родителей вместе подарочек-то приподнести! Так нет — все от себя одного! — разозлилась Софья, и Василию сделалось очень стыдно, позорно.
Он побрел в пристройку, где у него стоял верстак для выполнения заказов на дому. Достал из ящика с инструментом спрятанные в рукавицу две сотни.
Принес и подал жене:
— На! Вручай от родителей!
Софья торопливо пересчитала и сунула в карман фартука с обидными для Василия словами:
— На утаивал от зарплаты!
Он задрожал, едва не сорвался: это был левый заработок, сохраненный не за один год.
— Будет тебе. Золото — у тебя мужик! У меня хоть бы копейку когда сберег! Что и подашь-то — все пропьет! — вступилась Анна, и во взгляде, брошенном на свата, прорвалось столько тепла и уважения, что Василий сразу обмяк и отошел душою.
Сватья ему еще и подмигнула, дескать, не робей! И тут же спохватилась:
— Ой, чего я расселась, как кочка! Гора делов-то у нас!
И принялась хлопотать у стола, быстрая, ухватистая.
В дверь робко постучали.
— Да! Входите! Не заперто! — крутанулся на стук Василий. Дверь открылась, и как-то боком переступил порог хилый мужичонка в чесанках с калошами, куцем ватнике и заячьей шапке, сидевшей лихо, с одним заломленным ухом.
— Можно войтить, хозяева дорогие? Скажите, сюда ли попал? — начал он, оборота к столу красное бугристое лицо, и маленькие уцепистые глазки вспыхнули радостью при виде Анны.
— Явился — не запылился, окаянный! Все кинул! Я так и знала! — побледнела она и опустила на стол рюмку.
— Не срами, матка, при людях! Все в полном ажуре будет… Дай с родственничками дорогими познакомиться! Ефрем Козуев! И по Каме знают! И на Волге скажут! — сват шагнул от порога и подал Василию ледяную негнущуюся руку.
— Ты что, и рукавиц не надел, так торопился? — покачала головой Анна, по лицу которой было заметно, что ей очень стыдно за мужа.
Ефрем пожав руку Софье, затеребил пуговицы на ватнике.
Оставшись в красном хлопчатобумажном свитере, присел к столу и нацелил подернувшиеся влагой блеклосиние глаза на початую бутылку.
Поешь, поешь сперва… Развезет сразу, с морозу-то! — затормошилась Анна, подвигая мужу тарелку с жареной рыбой.
Василий смотрел на сватью и не узнавал: ее словно подменили — ни живости в лице, ни веселья в глазах. Одна забота и обеспокоенность во всем облике.
— Буде ему, буде! — придержала она руку Василия, склонившую бутылку к стопке свата. Ефрем гневно покосился на жену, но промолчал. Похвалил несговорчивую щедрость Василия:
— О! Ты наливаешь, как занимаешь! Ну, будьте здоровы! Дай бог, не последнюю!
И суетливо, не дожидаясь других, выпил. Тыча вилкой в жареного леща, потянулся к уху Василия:
Анна смотрела на мужа горестными глазами и только покачивала головой:
— Прискакал! Надо же—в самый аккурат поспел! На что другое, на это у него нюх хороший! Не упустит!
— А мы им больше не дадим! Все позапираем! — успокаивала Софья.
— Теперь уж бесполезно. Запирай — не запирай — все равно найдет, как свинья грязи… Не здесь, так по-за дому сыщет! Не остановится! — печалилась Анна…
Василий отвел свата отдыхать на свой диван и возвратился к женщинам.
— Что мужика испортил? Кайся теперь перед Анной! — напустилась Софья.
— Испортишь его! Как бы он кого не испортил! — пристально посмотрела на Василия Анна.
— Не! За этого не бойся. Норму знает! — буднично заверила Софья, без теплоты и уважения в голосе.
Зато в глазах Анны промелькнула и зависть, и уважение, и еще что-то такое.
Народу на свадьбе гуляло негусто. Молодые расписывались в областном Дворце бракосочетания и после собирали в общежитии однокурсников.
К родителям приехали догуливать с самыми близкими приятелями.
Софья покричала к столу. Молодые проследовали на свое место.
Скоро за столами разобрались, налили вино и притихли. Василий поднялся и скупо поздравил молодых. Гости выпили, застучали вилками, приглушенно загудели. А когда налили по второму разу, принялись кричать «горько».
Анна принялась раздувать веселье, прибирать к своим рукам свадьбу. Скрылась на кухню и прислала молодым наверченную кипу бумаг, из которой те добыли соску.
Чуть позднее одарила невесту каблуком, жениха — рукавицами во исполнение главных желаний в супружеской жизни.
Заставила молодых съесть по большой луковице, чтобы не получилась жизнь горькой…
Немудреные деревенские затеи у Анны получались свежо, задорно, и свадьба хохотала до слез.
Танцевать пошла с Василием, и было ему с ней свободно и радостно.
Он крепко обнимал горячую сватьину спину, склоняясь к голове, любовался черными блестящими волосами, лежавшими так плотно, что, казалось, полей на них из чайника — вода скатится, как с грачиного крыла.
Анна взглядывала на него шальными от веселья глазами, и Василий улыбался ей благодарно и радостно.
— Ну, ты и огонь баба! — дивился неугомонности сватьи.
— Теперь что! Ты бы меня лет десять назад посмотрел! Тогда да! Была огонь! — вскидывала головой Анна, и в темных глазах ее сверкала непропавшая удаль.
— Ничего! И сейчас еще полно в тебе пороху! — не соглашался Василий и еще больше распалял Анну.
Софья следила за ними неотступными злющими глазами.
Когда Василий понес укладывать перебравшего свата, ужалила мужа:
— Как с младенцем нянчишься! Что значит, угодить ягодке-то хочется!
— Как же! Чай родня наша! — благостно рассиял Василий, но укололся о взгляд жены и в миг отрезвел. Понял, на что она метит. И сразу навалилась тоска, сделалось не по себе, беспокойно и трудно.
— Ой, дура! Какая дура! — замотал он в отчаянии головой. — Ничего не понимает!
Уложив свата, Василий решил больше не пить, за стол не вернулся, а пошел курить в одиночестве на крыльцо.
Жадно заталкивал в сдавленную тоской грудь горько-сладкий дым сигареты, ловил ухом шум дочериной свадьбы, а сам вспоминал ту, далекую свою…
Тогда было ему очень хорошо с Софьей. А потом все куда-то ушло, подевалось, задавленное вечной заботой о деньгах, вещах, тепле и уюте…
Не из ласковых по природе, Софья скоро совсем погрубела сердцем к нему и ко всему, что не касалось дочери и хозяйства. Перестала следить за собой. К Василию у нее развилось глухое злобное недоверие, излишняя подозрительность и неоправданная ревность, как сегодня… Хотя сегодня был другой, исключительный случай.
Самому себе Василий врать не стал. За долгие годы супружества не познал он от Софьи столько душевного тепла и уважения, сколько перепало ему от Анны за один день. И жить захотелось по-новому.
Ранним утром он провожал сватью на поезд: оставленная без присмотра в деревне скотина не позволила ей догулять свадьбу.
Женщина улыбалась, полная непонятного и обидного Василию бабьего счастья и умиротворенности.
— Ты чему радуешься? — заглянул он в ее веселые глаза.
— А как же не радоваться, батюшка мой? Такое дело спроворили! Деток женили! Теперь самим молено и на покой, — она лукаво прищурилась.
— Рано пташечка запела! Погоди! Еще внуков придется нянчить да подымать! Теперь это в моде! — возразил Василий.
— И то верно! Да и хорошо: скучать не придется! — живо согласилась Анна и оглянулась назад. — Чтой-то Софьюшки не видать…
— Не догонит! Не надейся! — едко усмехнулся Василий.
— Это почему же? — насторожилась Анна и глянула на свата с предельным вниманием.
— Третьей лишней быть не хочет! — резанул напрямик Василий.
— Вон ты про что! — удивилась Анна и быстро отвела глаза.
— А мой опять пьяный заявится, — пожаловалась через некоторое время.
— Он у тебя хоть работящий? — справился Василий.
— Работящие в стаканы не заглядывают! А мне опостылело бутылки из рук выдирать! — пригорюнилась сватья.
— Ну, я буду наезжать… помогать. Когда по плотницкому делу, когда сено косить! — пообещал Василий.
— Завсегда приму! Ведь так хорошо у нас летом… На сеновале поспишь… Отдохнешь от всего… Молочком тебя отпою… Раздашься малость, — зачастила Анна.
— И бражничать твоего отучу! Помногу-то! Я это умею! — расхорохорился Василий.
— Пустой номер! Разве черного кобеля отмоешь добела? Ни в жисть! Одно твердит: «Буду жрать мякину, а вино не кину!» Счастье мое, сын не в него пошел! Хоть и болтают, от осины не жди апельсина, а вот случилось: в рот не берет! И отца пьяного стыдится! — возгордилась Анна.
— Это верно! Сын у тебя, что надо! Можно сказать, дочке нашей повезло! — подтвердил Василий и легонько приобнял Анну за плечи: — И мне тоже…
И покраснел, задохнулся от своей смелости.
— Ой, сват! Ты никак переопохмелился сегодня! — замотала головой Анна и, не в силах сдержать улыбку, рванула вперед, пошагала резвее.
На вокзал они пришли после прибытия поезда.
Анна взяла билет до своей станции, и Василий проводил ее в вагон, забросил пустой чемодан на верхнюю полку.
А потом стоял на перроне под немытым окном вагона и смотрел на сватью.
Она улыбалась ему светло и открыто, с молодым, задорным блеском в удивительно радостных глазах, чуть насмешливых и откровенно счастливых. Озорно, по-девчоночьи морщила нос.
И Василию было до слез хорошо от давно позабытой сладкой тревоги в сердце. Поезд ушел, а он долго расхаживал по платформе и крутил головой, силясь понять, что же такое стряслось с ним и с Анной.
