Юлька у нас баба одинокая, до мужского внимания, говорят, голодная. Приходил к ней специалист с тортиком, ручки на оконных рамах менять, в этом вопросе си-и-и-ильно просветил.
— Я, — говорит, — вокруг да около ходить не буду, я не мальчик, да и вы давно уже не девочка.
Юлька подумала и согласилась: верно все. И дядя не мальчик, и она не девочка, а скоро почти бабушка, и, что самое главное, на улице ветрище, а на двух рамах ручки поворачивающиеся почему-то гуляют, норовят вылететь.
Потому вокруг да около ходить совсем никак: холодно, понимаешь.
А специалист с тортиком предлагает: так, может, чаю поставите, и обсудим все?
Юлька прям таки удивилась, что тут за чаем-то обсуждать? Окна — вон, инструмент вообще при мастере должен быть, и ему поскорей — домой спешить, домашних тортиком баловать, и ей бы хорошо другими делами заняться, дела — они знаете, такие, нехорошие, вечно непочатый край.
Мастер с тортиком решил уточнить:
-Какие такие окна?
И тут Юленька поняла, что влипла. А все по наивности своей и вере людям.
Понимаете, каждая девочка с юного возраста знает: ходит-бродит среди людей легенда о голодной до мужиков женщине.
Мол, живет она, многие года, вся такая одинокая, а как только попадется в ее сети мужик, то залюбит до смерти, задушит заботой до посинения, биологические жидкости выдоит досуха…
В двадцать первом веке сказка эта немного трансформировалась, обросла умными словечками.
Мол, испытывает дамочка одинокая эмоциональное и прочее чувственное голодание, потому приходи к ней любой и становись на постой с трехразовой выдачей фуража по расписанию.
Потому и советуют девочкам в восемнадцать лет мужиков хватать, особо не раздумывать об их качестве. Не то взяли моду размышлять — если бы губы одного, да приставить к носу другого, да взять сколько-нибудь бабла, как у третьего, и еще что-нибудь прибавить, тотчас бы пошла.
Забывают, жонихи — они нонче не конструктор, жонихи в цене, хватай и беги, пока тепленький!
Юленька так боялась остаться такой вот одинокой, что схватила, но потом вынужденно сделала возврат — алкашом оказался.
После чего зареклась замуж ходить, да только общество не дремало: перенесло ее в категорию тех самых, которые до мужиков шибко голодные. Озаботилось тем, чтобы мужика предоставить.
Мастер с тортиком — и тот приходился братом нашему общему другу. О брате мы, правда, слыхом раньше не слыхивали, но когда Юленька заикнулась о том, что окошечки поддувают, Лёнечка мигом вызвался мастера прислать, такого, которого опасаться не придется — своего!
Вот и прислал. И вряд ли об окошках говорил, раз товарищ с тортиком так на них среагировал. Все это мелькнуло в Юленькиной голове, пока она решала — гнать с порога или проявить вежливость.
Нет-нет, нее раскатывайте губки те, кто ждет счастливого завершения этой истории в ЗАГСЕ.
Мастера с тортиком Юля выставила — краснея, бледнея, зеленея и раздражаясь, потому как товарищ оказался ну уж очень пробивным и настойчивым (Гога, он же Гоша из «Москвы слезам не верящей”– нервно курит в сторонке).
Приятелю Ленечке гневно высказала все, что о нем думает, а от его жены узнала: брат-то, оказывается, старый уже брат. С юности по зонам и прочим местам далеким путешествует, то десять лет, то пять отсидит.
А сейчас вот завязать решил, остепениться, заякориться у какой тетеньки одинокой… Ну, Ленька ему Юльку и пообещал подогнать — мол, баба давно одна, явно голодная…
Так и тянет в конце написать: мужики, дорогие мои! Хватит жить сказками. «Одинокие» женщины, если не хотят оставаться одни, сами себе друга сердешного или не слишком сердешного заведут.
А уж коли не завели — то и нет у них этой тоски пресловутой, потому как масса других интересов и источников положительных эмоций. Так-то.
