Получку выдали в пятницу. А в понедельник утром Валерий Михайлович Шагин, бригадир колхозных строителей, не досчитался одного своего плотника — заблуду Володьку Краснова. Удивляться было нечему. За два года работы в колхозе Краснов совершил уже как минимум прогулов пятнадцать. Плотников не хватало, а он был лучшим специалистом: мог в одиночку поставить стропила и за два дня навести любую крышу.
Прогуляв день, а то и два подряд, приходил на работу и валтузил за двоих, без перекуров.
Цены бы человеку не было, если бы не эти прогулы по пьянке.
Живет Володька в общежитии. Писем не получает. Родителей и родственников у него нет. Воспитывался в детдоме. Холост. Был женат, да вот не сложилось, не получилось у него семейное счастье.
Шагин, бригадир, был уверен, не сомневался ни капельки, что завтра, во вторник, Краснов непременно выйдет и все будет, как всегда.
Но и во вторник Володька не появился. И тогда в конце дня Валерий Михайлович подошел к Ивану Алферову:
— Ты рядом с общежитием живешь?
— Ну? — ответил Алферов.
— Зайди к Краснову, узнай. Что он там своей головой думает? Хватит, наверное… Знает же, не маленький, — один в отпуск ушел, два на больничном… Прогорим ведь, как пить дать, в этом месяце! Нашел время… А то я опять могу докладную на него накатать. Так и передай, хватит нянчиться.
В среду утром, перед началом работы, когда в вагончике собралась вся бригада, Иван Алферов докладывал бригадиру:
— Нет нашего Краснова в общежитии, Валерий Михайлович. Комендантша говорит, дня два его уже не видела. Ну, зашел я к шефам, которые с ним живут, спросил, говорят, он аж с самой пятницы куда-то забурился, ночевать не приходит… Никому ничего не сказал, ушел — и с концом.
— Ну вот, где его черти носят? — бригадир занервничал.
Скрипнула, отворилась дверь, и на пороге выросла массивная фигура прораба.
— Здорово, ребята. Что за шум?
Поздоровались вразнобой.
— Садитесь, Николай Софронович, — бригадир уступил свое место прорабу. — Тут у нас вот какое дело, — замялся, — опять не выходит на работу этот Краснов.
— Что значит — не выходит?
— А вот так, не выходит и все. Третий день не выходит…
— Да-а, — покачал головой прораб. — Дела у тебя, бригадир! Человека без уважительной причины третий день в коровнике нет, а он помалкивает. Хорошо живете, смотрю…
— Ну а при чем здесь я, Николай Софроныч? — Шагин прижал руку к груди и резко опустил ее вниз. — Я с сегодняшнего дня от бригадирства отказываюсь. При чем здесь я?
— Да как это — при чем здесь ты? — прораб грохнул кулаком по столу. Подскочили, сухо брякнули шахматные фигурки. — Ты бригадир или не бригадир?!
— Не нужно мне это бригадирство. Отказываюсь — и все! Не нужно… хватит! Что я, козел отпущения, что ли?
— Нет, ты подожди, голубчик! — прораб постучал указательным пальцем по краю стола. — Ты мне вначале за прогулы в своей бригаде ответишь, а уж тогда отказывайся.
— Ну и отвечу! — в сердцах сказал Шагин.
Пошли в контору. По дороге Шагин вдруг подумал: «Может, заболел Володька. А что в Затесах нет, так, может, его в стационар положили? Но сразу же отверг эту версию. Был бы на больничном, уже давно позвонили бы из района. Сам не может, попросил бы кого. Что, сестру нельзя попросить, что ли? Скорее всего на пятнадцать суток подзалетел. А вообще-то надо от него избавляться».
Пришли в контору. Первым делом позвонили в Затесы. Комендантша ответила, что Краснов так и не появлялся. Все его вещи в комнате. Паспорт и военный билет были у нее в сейфе. Если объявится, она даст знать.
В больнице долго искали карточку Краснова. Наконец нашли. Нет, Краснов Владимир Семенович не обращался. Единственный раз был два года назад, проходил обследование, по направлению с места работы.
Так, значит, в милиции наш пропавший, чтоб ему совсем пропасть! — выругался прораб. — Звони туда, не стой как истукан!
Может, в вытрезвителе спросить? — Шагин набрал номер.
В вытрезвитель Краснов не поступал ни сегодня, ни вчера, ни даже в течение года.
Оставалось ноль два. И… опять пустой номер. Не задерживали, нет у них такого. Шагин уже стал опускать трубку, когда голос дежурного вдруг снова позвал его.
— Алло! Минуточку… Вы меня слушаете?
— Да-да, слушаю
Вы вот что… загляните-ка в морг. Там один гражданин лежит четвертые сутки, личность которого не установлена. Повреждение черепа, кровоизлияние. Лицо обезображено. Никаких документов при нем не оказалось. Примерный возраст около сорока. Посмотрите, может быть, ваш.
— Хорошо, — чуть слышно выдохнул Шагин.
Прораб, уже собиравшийся выйти, остановился. Через плечо глянул на Шагина.
— Ну что?
— Он… Он там, в морге.
В ушах у прораба зазвенело.
— Как — в морге? — не понял он. Ему до этой минуты такая мысль даже в голову не приходила. — Чего ты молчишь? — заорал Николай Софронович на Шагина. — Стоишь, ваньку валяешь… Говори толком!
— Я говорю, что он говорит, чтоб мы в морге посмотрели… Четыре дня там лежит.
— Кто лежит? Краснов?
— Он не знает. Нам надо посмотреть. Может, это самое… Опознаем.
Прораб сел.
— Слушай, Шагин! Ты что, на самом деле такой или прикидываешься?!
— На самом деле… Он сказал, чтобы мы ехали… посмотреть. В морге опознать, если он…
Николай Софронович полез в карман за таблетками. Смаху проглотил две штуки. Задумался, уставившись в одну точку. Наконец успокоился, собрался с мыслями, сказал:
— Ну, вот что… Панику поднимать пока не будем. Молчи пока. Кто его еще хорошо знал? Возьмем с собой комендантшу, у ней и документы все.
Дальнейшие события разворачивались так.
Комендантша, едва узнав в чем дело, сразу заплакала.
— Господи, я ведь как сердцем чувствовала. Смотрю, нет и нет его. Такой молодой еще… Жить бы да жить только. Надо же, беда какая, господи!
В морге все трое были впервые.
Гладкая, молодая, крупная девица, не вынимая из уголка ярко накрашенных губ сигарету, пропела:
— Закрыто, товарищи, обед.
Кое-как, перебивая друг друга, объяснили девице, в чем дело, уговорили ее. Она встала. Пошла впереди, красиво покачивая бедрами. Остановилась. Очень привычно убрала с трупа простыню, так, как, наверное, убирает ее каждую неделю с постели, когда меняет на чистую.
— Смотрите, — отошла в сторонку.
Комендантша закрыла лицо руками и отвернулась.
— Да смотрите вы, — схватил ее за локоть прораб. — Нечего тут стесняться. Не живой…
Девица фыркнула. Комендантша заплакала.
— Ну, он? Нет? — спросил прораб.
— Он, он, — комендантша затрясла головой.
— Кажется, он, — неуверенно подтвердил Шагин.
— Что значит — «кажется»? Он или не он? Ты не виляй, а говори точно!
— А вы сами смотрите! — тоже вспылил Шагин.
Николай Софронович потребовал у комендантши паспорт и военный билет покойного. Та, всхлипывая, порылась в сумочке и трясущейся рукой протянула ему документы. Николай Софронович долго изучал фотографии. Ругая и проклиная себя в душе за то, что ввязался в эту историю, разглядывал лицо покойника в упор, смотрел сбоку, но никакого особого сходства, как, впрочем, и различия найти не мог.
Помогла девица.
— У него здесь наколка, — она приподняла руку покойника, — вот смотрите.
Мужчины одновременно склонились к руке. «Вова» — было выколото черной тушью.
Переглянулись.
— Была наколка? — спросил прораб у Шагина.
— Была, ответил он.
Ну, значит, он? — Николай Софронович только сейчас вспомнил, что надо бы снять шляпу перед покойником. Снял. Вздохнул.
Подъехали к конторе. Пошли к председателю колхоза.
Через десять минут уборщице было велено позвать секретаря парткома.
— Сергей Валентинович, — обратился к председателю прораб, — от нас ушел небезызвестный тебе плотник Краснов. Оказалось — товарищи необоснованно считали, что он четвертый день пьет и по этой причине прогуливает. А он, понимаешь ли, в морге лежит. Вот такое дело.
Прораб замолчал. Председатель откинулся на спинку стула, сцепил пальцы рук на животе, долго и сосредоточенно разглядывал стрелки на своих брюках, думал. Наконец задал секретарю парткома практический вопрос:
— Деньги у нас есть?
— На плохое дело нет, а на это, наверное, найдутся, — ответил тот.
— Надо похоронить… Возьмите черный костюм, рубашку белую, в общем все, что полагается в таких случаях. Не скупердяйничайте… — В практике председателя колхоза такой случай произошел впервые, и он принял его близко к сердцу, был взволнован и озабочен.
— Хорошо, — сказал секретарь парткома и вдруг вспомнил. — А родственники?
— Нет у него никаких родственников, — ответил Шагин. — Сирота.
— Уточните в кадрах, — подсказал председатель колхоза. — Ты, — указал на Шагина, — выдели людей, пусть могилу готовят. Гроб сделаете сами… Что там в милиции или где надо, сделайте все, распишитесь. Словом, действуйте… Завтра вечером доложите об исполнении.
После похорон подъехали к магазину. Взяли водку, хлеб, десяток плавленных сырков на закуску. Где посидеть, помянуть человека? Не поведет же семейный к себе в дом всю бригаду… Пошли в Затесы, к комендантше.
Поставили стол посреди комнаты, кровати поближе придвинули, расселись. Разлили, встали, как полагается, не чокаясь, выпили на помин души по первой. Потом по второй. Закурили. Говорили о Краснове теплые, сердечные слова. Жалели его. После третьего захода Шагин не выдержал и снова всплакнул. И еще раз выпили по маленькой. Что было дальше, Шагин помнил плохо.
На другой день ближе к обеду в общежитие, как ни в чем не бывало, насвистывая: «Арлекино, Арлекино…», вошел Владимир Краснов.
Первой его увидела уборщица тетя Нюра, полная, пожилая, верующая в бога женщина. Увидела и не смогла даже крест на себя наложить. Ноги ослабли, дрогнули коленки, свет померк в глазах, и она рухнула прямо на мокрый пол коридора.
— Тетя Нюра! — кинулся к ней перепуганный Володька.
Тетя Нюра не подавала никаких признаков жизни. Вовка мгновенно оценил ситуацию и ринулся к телефону вызывать «скорую». По телефону, сидя спиной к двери, разговаривала комендантша.
— Теть Нюре плохо, — не поздоровавшись выпалил Вовка. — Звоните быстро ноль три.
Комендантша раскрыла рот, хотела закричать и не смогла. Вовка сделал шаг к столу, к телефону, и увидел, как медленно, прижав обе руки к груди, клонится, падает со стула комендантша.
— Что у вас тут, чума, что ли? — придерживал женщину, не давая ей упасть, ничего не понимавший Вовка.
— Алло! «Скорая»! — кричал он в трубку.
В ожидании врачей Вовка бегал от комендантши к тете Нюре, попутно стучал в закрытые двери — никого не было — и совершенно не знал, как помочь женщинам. Через несколько минут комендантша пришла в себя, открыла глаза, но, увидев взволнованное, испуганное Володькино лицо, что-то промычала и опять «отключилась».
Приехали врачи. Привели женщин в чувство. И комендантша, заливаясь слезами, не переставая икать, веря и не веря, что это не снится ей, все рассказала Вовке.
Вовка захохотал. Кончив смеяться, спросил, который час, и пошел на работу в Капцево. Там они делали коровник.
Привет! — крикнул он издалека Маркину. — Где бригадир?
В конторе, — не оглянувшись, буркнул через плечо Маркин. И тут, будто его током ударило, дернулся на месте и застыл, как парализованный, уставился на Краснова. Выронил из рук топор, доску.
Володька стоял, улыбался широко и ясно.
— Похоронили, значит? — и пошел к Маркину.
Тот поспешил скрыться за углом. Выглянул через секунду и снова исчез.
Володька подошел к углу. Увидев спину бегущего вдоль стены Маркина, крикнул ему:
— Чего ты прячешься?
Маркин упал, немного не добежав до следующего угла, быстро пополз на четвереньках, не в силах оторваться от земли.
— Да стой же, ты! — подбежал Вовка и стал поднимать распластавшегося на обрезках досок Маркина, а тот, перевернувшись на спину, брыкался, отталкивая Краснова и плакал.
— Живой же я, живой! — кричал Вовка.
— Пусти, пусти меня! — вопил Маркин.
— Что ты с ним делаешь, гад? — выскочил на шум Самойлов и, не узнав Вовку со спины, с силой рванул его на себя.
— Вы что, белены объелись? — Вовка чихнул! — Я же живой! Не меня вы похоронили, неужели русского языка не понимаете?
Стоят, смотрят друг на друга.
— Так как же это… не тебя? — ошарашенно спросил Самойлов.
— А вот так! Живой, и все. Кого вы тут захоронили, я не знаю и знать не хочу. Я в Колодцах был. У меня свидетель… ница, если уже на то пошло, имеется. Женюсь я…
…Весть о возвращении Краснова с того света мигом облетела весь колхоз. Смеха, хохота и шуточек по этому поводу было достаточно. Лишь председатель Дубинин казался спокойным. Он вызвал Володьку к себе.
— Значит, воскрес? — сказал он. — Ну что ж, Краснов, поздравляю. Живи, раз так… А с работы мы тебя, дорогой, увольняем. За прогулы. — И, давая понять, что разговор окончен, встал из-за стола. — Забирай свои манатки и уходи. Подальше куда-нибудь.
Вовка вышел из кабинета молча. Постоял, подумал и — зашагал на кладбище. Легко нашел свежий, неровный холмик земли, которая только-только начала подсыхать после дождя. Опустился на корточки. Закрыл лицо в ладони.
Он вдруг ясно, отчетливо понял, что с ним случилось! Потом он стал лихорадочно уговаривать себя, что нет, еще не случилось — могло случиться. Только надо изменить свою жизнь, только тогда все наладится. Ведь встретил же я девушку, которая поможет мне начать новую жизнь!
