Она обладала свойством сливаться с толпой. Народ, улица, магазины были ее стихия, как воздух для птицы, и среди людей ей всегда делалось легче.
Звали ее Надежда Николаевна. Дама среднего роста, с серыми дымчатыми волосами, крутобедрая. Ее лицо словно разучилось улыбаться, было постоянно деловым, и несколько озабоченным.
У Надежды был дачный участок, до которого надо ехать минут сорок на электричке и не менее получаса идти пешком. В этом году весна выдалась ранняя. Надежда Николаевна ехала на дачу первый раз после зимнего перерыва, и что-то особенно расчувствовалась.
Она успевала замечать, что делается в вагоне, благо народа сидело не так много. Напротив нее через два ряда кресел сидел мужчина в когда-то зеленой, а теперь почти белой выгоревшей куртке и фуражке, на вид лет пятидесяти с красивым выразительным лицом.
Люди с прямым подбородком кажутся мужественными. «А ничего дяденька», — отметила она про себя. Несколько раз их взгляды встречались.
О, эта игра взоров! Как она когда-то пленяла Надечку! Куда бы ни попадала в театр ли, студенческую аудиторию, взгляд ее всегда отыскивал красивого юношу, и начиналось переглядывание, так что за короткий миг она успевала влюбиться по уши. Взгляд парня словно касался ее обнаженного сердца. Сколько приятных минут пережила в молодости!
Что-то отдаленное, похожее на радость, испытала она и теперь, поняв, что мужчина обратил на нее внимание. Она вела себя все оживленнее, чаще взглядывала на окно и на людей в вагоне и опять их взгляды встречались. Правда, искра не высекалась, как раньше, от встречных взглядов, но все же тревожно делалось на сердце. Давно ей не было так приятно.
Но вот ее остановка. Сейчас она сойдет, а мужчина уедет дальше. Но он тоже поднялся и пошел к выходу следом за ней.
— Вы тоже здесь выходите? — обернулась она к нему и улыбнулась.
— Да, здесь, — прогудел он грудью и слегка усмехнулся.
Был он небольшого роста, но очень коренастый, плотный, голос как будто возникал из середины груди. Волосы на висках поседели, но лицо выглядело моложаво, было почти без морщин. Рядом с платформой, на которую они ступили, цвела черемуха, распространяя свой аромат.
— Ранняя весна нынче, не правда ли? — заговорила она.
Я что-то не припоминаю, чтобы весна начиналась так рано.
— Мне не кажется ранней. Я долго служил на юге. Там уже в апреле все в цвету.
«Он — офицер в отставке, — смекнула Надежда Николаевна. — А я никак не могла понять, кто он по профессии».
— Сейчас самое прекрасное время года, — между тем продолжала она.
— Верно, — согласился он.
Незаметно вышли к дачному поселку, где стояли и приличные домики, и кое-как сколоченные сараи.
— Вот мой участок, — указала Надежда Николаевна, немного стыдясь, что, кроме сарая, ничего не имела.
— А мой дальше, в той стороне, — махнул он рукой.
Надежда Николаевна стояла и ждала, и ожидание читалось во всей ее позе. Он понял и сказал:
— Мы еще увидимся сегодня, — и было пошел, но, повернувшись, спросил: — Простите, как вас звать?
-Надежда.
— А меня Григорий Павлович, — и опять зашагал в своей выгоревшей почти белой штормовке.
Проводив его взглядом. Надежда Николаевна принялась хлопотать на своем участке, но без того хозяйственного рвения, с которым обычно начинала работы. Она старалась не придавать значения случайному знакомству, да оно могло и не иметь продолжения, но все в ней было напряжено, и она часто озиралась по сторонам.
Ближе к вечеру день, сиявший, как новый гривенник, вдруг нахмурился, из-за леса выползла серая туча, и по земле застучал холодный дождь. Надежда Николаевна спряталась в сарайчике, где у нее стояло что-то вроде топчана. Она оставила дверь открытой. Поглядывала на небо, застланное сплошной многослойной тучей.
Григорий появился вскоре, как начался дождь, в намокшей, потемневшей штормовке, пахнущей сыростью. Лицо его было влажно, на мочках ушей и носу висели дождевые капли. Он утерся широкой ладонью. Надежда Николаевна встретила его радостной улыбкой: сердце подсказывало ей, что он придет.
— Вы в сарае прячетесь? А я уж подумал, не ушли ли на платформу.
— Больно дождь сильный.
— И, видно, надолго. Знаете что, пойдемте ко мне. У меня, правда, не хоромы, но все же.
Они побежали по мокрой глянцевой тропке, скользя и чуть не падая. Надежде Николаевне стало легко, будто юность вернулась. Оба промокшие влетели в дом, оставляя на полу следы.
— Через десять минут будет тепло, — пообещал Григорий Павлович и принялся разжигать чугунную печурку, стоявшую в углу комнаты.
Сухие чурки, оставшиеся от строительства, занялись сразу, и домик наполнился уютным теплом. На улице продолжал хлестать дождь, вспенивал лужи, барабанил в окно. По стеклам сплошным потоком текла вода, омывая их. Чайник затянул песню, греясь на хребте печурки, зашкворкала на сковородке яичница.
— Прошу к столу, Григорий Павлович указал наверх. — Там у меня вроде гостиной. По узкой лестнице поднялись наверх, откуда обозревался дачный поселок. Тепло печурки доходило сюда, и Надежда Николаевна сняла куртку, оставшись в красном свитере, который красиво облегал ее плечи и груди.
Они сели за низкий столик у балконной двери, молодая симпатичная женщина и пожилой, но хорошо сохранившийся мужчина, недавно увидевшие друг друга в вагоне электрички и неожиданно заговорившие. Из походной обтянутой сукном фляжки он плеснул в стаканы, выпили и принялись есть яичницу с салом.
— Ay вас уютно, — промолвила Надежда Николаевна, чтобы сделать приятное хозяину.
Оказывается, Григорий чрезвычайно гордился своим дачным домиком.
— Все сделал своими собственными руками и сравнительно быстро, за одно лето.
— А у меня сарай, — сказала она.
Григорий Павлович осекся.
— Отставить! — скомандовал он сам себе. — Все это, конечно, ерунда. Главное — мы. Вот за это мы и повторим… А вы — красивая женщина.
Как школьница вспыхнула Надежда Николаевна.
— В разводе? — спросил он.
— Да.
— Я так и подумал, — буркнул бывший офицер.
— Разве заметно?
— Конечно. Даже молодые замужние женщины, когда едут на дачу, одеваются как придется. А о тех, кому перевалило за сорок, и говорить нечего. Но дело не только в том, кто как одевается. Есть что-то неуловимое в поведении тех и других. Замужняя женщина более расслаблена и не проявляет интереса к окружающему.
Надежда Николаевна улыбнулась.
—Я несколько раз посмотрела на вас в вагоне и заговорила первой. Вы это имели в виду?
— Что вы, что вы! Не вы, а я первым стал смотреть на вас. А почему, собственно, не поглядеть на симпатичную женщину? Ведь вы на то и созданы природой, чтобы любоваться.
— Вы говорите мне комплименты, а я, между прочим, самая обычная и красивой себя не считаю.
— А мы все обычные и в то же время необычны.
Наступила напряженная пауза. С прежней монотонностью стучал в окна дождь и, омывая стекла, волнами стекал вниз.
— Время позднее. Надо идти на электричку, — произнесла она.
— Останьтесь. Прошу вас, — он прикоснулся к ее руке.
Надежда Николаевна долго молчала, понурив голову, как бы размышляя, и в конце концов произнесла:
— Хорошо.
С души Надежды свалилась долго давившая ее тяжесть — одиночество. В глазах появился радостный блеск. Она не размышляла, любовь это или нет.
Когда-то Надежда Николаевна мечтала встретить молодого, по крайней мере, такого же, как она, человека. Но вот ей повстречался мужчина намного старше, и она не замечает разницы в возрасте.
Даже на работе увидели, что она переменилась.
— Надежда Николаевна, что с вами? — спрашивали ее сослуживцы. — Вы помолодели.
— Весна, весна! — отвечала она. — Разве вы ее не чувствуете?
Неужели она в самом деле так изменилась, что даже посторонние примечают?
Всю неделю ждала пятницы, чтобы поехать на дачу. Она думала, какая будет погода, как оденется. Как встретит ее Григорий Павлович? Тысячи мелочей рисовались ей, и это был тот мир, которым, она жила.
Весна между тем перешла в лето. Все отцвело: и сирень, и кусты калины. Только травы рябили цветами. Впереди ее ожидал отпуск, который обещали дать в июле, и она стала думать, как проведет свободное время.
Прежде чем идти к дачному поселку, она всегда сворачивала в лес и набирала букет полевых цветов.
Григорий Павлович всегда ожидал ее.
Между ними установились ровные, больше похожие на дружеские, чем на любовные, отношения. Да и слова любви они не произносили. Григорий Павлович иногда говорил ей комплименты.
Не пыталась она им командовать как мужем и не стремилась полностью завладеть. Ей было достаточно сознания, что она не одинока в этом мире, что у ней есть близкий человек.
Взглянув в его спокойные серые глаза и убедившись, что между ними все по-прежнему, она успокаивалась и начинала хлопотать по дому. В глубине сознания ее все же возникала тревога, сколько продлятся их отношения и во что они выльются?
В его отношении к ней проскальзывало что-то покровительственное. Ласкал он бережно, осторожно. Григорий понимал ее. Да и не трудно было понять Надежду Николаевну. Настолько иззябла, нахолодала ее душа за долгое десятилетие одиночества.
Из всех дней счастливого лета больше всего запомнился жаркий июльский день, проведенный на даче, хотя ничего особенного не случилось. День отложился в ней радостью и покоем.
Григории не столярничал и не плотничал. Утром. взяв косу и поиграв на лезвии, как на музыкальном инструменте, загрубевшим большим пальнем, чтобы определить ее остроту, принялся косить траву вдоль забора.
Работал обнаженный по пояс и широкая спина лоснилась от пота. Тело его было налитое мускулами. Надежда Николаевна украдкой любовалась им. Под острой косой никли пырей, одуванчики, выросшая с забор сурепка, и в воздухе сразу запахло свежескошенной травой, травяным соком.
Забор стал казаться оголенным. Пополоскав косу в бочке с водой, прислонил ее к стене дома, обвел все взглядом, и его глаза встретились с влюбленными глазами Надежды. Она следила за каждым его движением. Он подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал в висок.
— За что мне выпало такое счастье, что я встретил тебя, молодую очаровательную женщину! Будто помолодел душой.
Я чувствую, что не могу без тебя. Меня тянет к тебе.
«Ну и люби меня!» — прошептала она.
