Моя хорошая университетская подруга Милочка приехала из своего законного заграничного отпуска и сразу позвонила мне. Слышу я взволнованный Милочкин голос в трубке, но ничего понять не могу, одни междометия слышатся.
— Постой-постой, — говорю, — давай с самого начала и помедленнее, пожалуйста. — Если с самого начала, то ты сама знаешь, как я ждала этого отпуска, — начинает свой рассказ подруга. А то мне не знать. В жизни простого русского преподавателя все, что и осталось из нормальной человеческой жизни, так это отпуск. Длинный, сорок пять дней.
Зарплаты-то почти нет. Примерно столько богатых тысяч бедным преподам в месяц отслюнявливают, сколько букв в этом самом слове «зарплата». Или не намного побольше. И славы никакой и уважения.
Тут на университетском собрании рассказывали нам, что преподаватель вузовский — это просто менеджер среднего звена, а никакой там не сеятель вечно-научного. И авторские курсы учебные поэтому пусть завернутыми трубочками лежат в отдаленных местах. Так что печальна и неказиста жисть препода.
А вот отпуск — это да, греет. Вернее, греть он начинает где-то там на морях-окиянах. А в нашем климате любое горячее сердце остынет и коркой ледяного скепсиса покроется.
Вот и решила Милочка, отказывая себе во всем, собрать денег на вояж в страну заморскую. Милочка даром что шатеночка голубоглазая. Темперамент у нее истинно корридный, телом она двигается всегда в стиле фламенко, а голубыми глазами сверкает, как настоящий кабальеро.
Понятно поэтому, что путь ее лежал только в знойную Испанию. И это было счастье. Не так много этих счастий в жизни рядового преподавателя весьма древней и очень русской литературы. Нет, случаются, конечно, всякие неожиданные приятности.
Вот, например, как-то родители одного ученика-оболтуса подарили Милочке абонемент в фитнес-центр за сильно ударный труд на ниве обучения их бездаря. Насколько этот труд ударный, знает каждый, кто хоть десять минут в жизни делал со своими детьми уроки школьные. Бьет сразу и по всему: по нервам родительским, по голове, по почкам, по печени. Нет, по печени уже больше другое бьет.
Другая моя подруга Марина, например, не садилась за домашку со своим сыном, не опрокинув бокальчика хорошего винца. — При другом раскладе, — рассказывала Марина, — я же единственного сына и убить могу.
А вот Милочка без всякого допинга таких вытягивала невежд, делая из них вежд, что просто удивительно. Правда, у нее после таких учеников тоже руки тряслись и ноги подкашивались, но это уже частности.
Но некоторые сознательные родители понимали, что несколько причастны после таких уроков к уголовной статье «неумышленное нанесение телесных повреждений средней тяжести» и старались хоть как-то реанимировать учительницу.
Вот и стала собираться Милочка в спортивный элитный клуб. Ну, не пропадать же подарку в самом деле?
Отыскала на антресолях треники старые с пузырястыми коленочками. Те, в которых в прошлом году потолок белила. Кроссовочки, еще со времен студенческой картошки там пылящиеся, обрела неожиданно для себя и возвеселилась. Значит, ничего покупать и не надо: вся экипировочка есть. А если удастся в спортивную жизнь втянуться, так и потом что — то прикупить можно будет.
Вообще, хочу вам сказать, этот напев «потом прикупить» всегда сопровождает жизнь русского педагога. По той простой причине, что купить сразу ему почти никогда не удается: купилок не хватает.
Сложила Милочка свою спортивную форму в мешочек из-под сменки, в тот, что ей еще мама в школу смастерила, и потопала спортом заниматься. Подходит к обозначенному в адресе зданию: мать честная! Стеклянная стоит такая огромная фиговина неопознанной формы, двери этой фиговины так плотоядно — вжик- вжик — сами съезжаются и разъезжаются. Милочка — шмыг- успела вбежать.
Но … не совсем успела затормозить: полы скользкие, кафельные, в них даже свое отражение можно увидеть, только карикатурное, конечно. А Милочка и не вглядывалась, она тормозила-тормозила, но успеха достигла только перед стойкой такой мраморной. Ну, какие, напрмер, в гостинице бывают. А за стойкой боги олимпийские в человеческом облике. Две красотки вида спортивного и белокудрый атлет такой в синей маечке.
Все они разом как повернутся к Милочке, как оскалятся. Милочка испугалась и уж бежать хотела, как вдруг догадалась, что не оскалились это они, а улыбнулись приветливо и широко. Просто Мила раньше никогда столько зубов сразу не видела. У нас, во-первых, люди редко так широко улыбаются, а во-вторых, и зубов у них обычно не очень густо. Ну, по крайне мере, в том научно-педагогическом сообществе, в котором Милочка вращаться привыкла.
Успокоилась подруга моя, карточку свою членскую протянула, а они ей в ответ — ключик от ящичка в раздевалке. — Переодевайтесь, — пжалста, — ей говорят. — Тренер вас в зале ждать будет. Вам положено первое индивидуальное занятие с тренером.
Положено так положено. Не она ложила, не ей и капризничать. Поскользила послушно Милочка в раздевалочку, там ей полотенчико тепленькое на руки кинули. Натянула она треники свои и обувь винтажную, другую дверь раздевалки дернула — и прямо на краю голубого бассейна оказалась.
— Что за хрень? — подумала Милочка. Она хоть и преподавала древнюю русскую литературу, а изъяснялась и думала все ж на новейшем русском. Так вот.
— Что за хрень, — подумала Милочка, — где же зал спортивный с тренером?
А на нее уже люди голые в купальниках коситься начали. Милочка девочка немаленькая, под метр восемьдесят. Глаза ее сверкают, волосы после переодевания не приглаженные дыбом стоят, а в руках она белое казенное полотенце сжимает как символ своего поражения и унижения в этом враждебном и чужом для нее мире гламура.
Подбежал к ней тут же молодой человек с бейджиком. И спрашивает: — Вы не потерялись, вам помочь? — Так сильно Милочка сразу возликовала, что даже из-за пузырчатых штанов переживать перестала. Давным-давно ей такие молодые и такие милые мужчины не предлагали помочь. Но не успела она в голове даже перечень составить того, чем бы в ее жизни мог бы быть полезен такой красавчик, как он ее быстренько сопроводил в зал спортивный.
А там! Всякие машины и механизмы, люди красные и потные, по стенам плазмы гремучие. Все звякает, брякает, ухает. Но не успела наша бедняжка опять растеряться, как пружинистой спортивной походкой тренер к ней подошел и говорит: «Пожалуйте за мной, я вам буду объяснять, какой спортивный снаряд для чего».
Милочка опять так растерялась и смутилась, что только у пятого снаряда стала прислушиваться, что ей тренер говорит.
— Здесь вот развивают трицепсы…
— Ой, — испугалась Милочка и стала ощупывать себя слабыми ручками.
— А где это у меня примерно находится?
— У вас? — тренер придирчиво осмотрел мою подругу.
И важно резюмировал: — У вас этого вообще не имеется.
Надо ли говорить, что больше там наша многострадальная жертва гламура не появилась. Поэтому Испания была последней надеждой Милочки приобщиться к красивой жизни. Вот и полетела она на юг, как вольная птица.
Летит в белом самолете подружка моя и вспоминает, что всего дня два назад стояла она перед темной иконой и плакала. Не только плакала, а и вопрошала. А вопрошала она все одно, долго ли ей бесплодной смоковницей быть?
Это не мой образ словесный, это точно переданная фраза бедной моей Милочки. Она всю свою жизнь всегда аккуратно переливала в древние формочки образов исторических и литературных. И даже здесь, у ног святителя, себе не изменила. А он смотрел на нее с любовью: у святых на всех любви хватает.
Прилетела Милочка, устроилась. Жара, море и морепродукты, то есть загорающие люди у кромки воды. Но Милочка расслабляться не спешила. Натянула она платье льняное, нахлобучила шляпку соломенную, радикюльчик кружевной прихватила и… бегом в оперу.
Да-да, миленькие мои, вот такие люди живут рядом с вами, а вы и не догадывались! Очень Милочке хотелось к жизни культурной этой страны сияющей приобщиться.
Сидит она в опере, наслаждается испанским громким пением, вдруг рядом с ней сидящий мужчина что-то у нее на своем басурманском наречии спрашивает.
А Милочка не растерялась и говорит ему: «Парле-франсе?»
Он и закивал радостно крупной чернокудрой головушкой. Так они до конца оперы коротенькими восторженными репликами перебрасывались, обмениваясь впечатлениями. А потом вместе и в многозвездную испанскую ночь вывалились.
Если вы меня спросите, где же Милочка так хорошо парлекать научилась, отвечу прямо: парлекала она не шибко бодро, но у нее жестикуляция говорящая и глаза сверкающие. Отлично они друг друга понимали.
Проводил ее кабальеро до гостиницы и робко так вопрошает: «А не позволите ли вы мне, сеньорита, вам завтра мой родной город показать во всех его живописных подробностях?» Милочка только рада, морепродуктом ей скучно на берегу лежать.
И вот ясным следующим утром просыпается наша героиня в своем номере и чувствует: что что-то не так. Вскакивает она — а на простыне лужа крови. А теперь и на полу уже. Метнулась бедняга к телефону, набрала страховую. А ей в трубке : «О-о, это очень сложный случай, нам надо проконсультироваться. Может, вас дешевле будет экстренно в Москву перебросить.»
А Милочка понимает, что скоро, видимо, ее будут перебрасывать уже как багаж. Мечется по номеру, плачет, кровавые следы за собой оставляя. Тут кто-то в дверь так деликатно скребется. Милочка халат накинула, дверь рывком распахнула. А там любитель классической музыки в белой рубашоночке, хорошенький такой. Смотрит на Милочкино перекошенное лицо в недоумении и вопрошает с сомнением в голосе, состоится ли их высококультурное мероприятие?
А Милочка матерится громко по-русски и тихо ему по-французски объясняет, что шел бы он лесом, у нее сегодня в расписании на первом месте склеивание ласт и отброс копыт. Короче, болеет она.
— О-о, — проявляет сугубую заинтересованность кавалер. А что за болезнь у вас? Может, я помогу?
Милочка уже хотела его дверью отжать, так он успел в щель пискнуть, что он врач местного крупнейшего госпиталя, нейрохирург. Тогда Милочка, поняв что нет у нее больше французских слов в запасе, подвела его к кровати своей и указала перстом на алое пятно огромное. И лужицы на полу продемонстрировала.
Испанец тут же вынул из кармана телефон, набрал номер, сказал пару слов. И уже минут через 15 Милочка лежала в машине с мигалкой, а рядом сидел ее оперный друг и просил ни о чем не беспокоиться: он все возьмет на себя.
Через час моей подруге сделали такую мини-операцию, и жизни ее больше ничего не угрожало. Оказалось, у нее была такая нередкая и, как правило, безобидная женская хворь, о которой она и не ведала. В крайне редких случаях она вызывает такое кровотечение, но вот так уж случилось.
Больничный счет был под три тысячи евро. Все оплатил ее новый знакомец. Конечно, Милочка обещала, что, прилетев в Москву, тут же соберет эту сумму и сразу вышлет.
Однако, как вы понимаете, гарантий у молодого испанца не было никаких. А он их и не требовал. Он заботился о Милочке, покупал ей в дорогу лекарства, развлекал беседами. А когда довез до аэропорта, навзрыд разрыдался. Пришлось ей теперь его к себе в гости пригласить.
Деньги она, конечно, сразу назанимала и отправила. И через два месяца ее спаситель уже гордо, как на троне, восседал на Милочкиной колченогой табуретке в ее крохотной кухоньке. Гордо восседать — это у него в крови оказывается. Он еще и бароном настоящим оказался, древних кровей. Правда, от баронства только звание и кровь и остались-то. Ну, может, еще и сердце доброе и благородное. Хотя это и не очень-то благородно было Милочку от нас в Испанию увозить.
Я его окончательно простила только тогда, когда фото их сына увидела, Ванечки. Такой милый мальчик, беленький. А уже испанский барон! С ума сойти можно!
