Нас было трое: Леша Колобов, Костя Морозов и я. Если говорить о том, кто из нас троих красивее, то надо сразу сказать, что мы с Лешкой в подметки не годились Морозову. Это был действительно красавец.
Выше нас на целую голову, прекрасного сложения, голубоглазый, как девушка, и самоуверенный, как чемпион.
Лешка с лица был так себе, но сердцем обладал замечательным: держался всегда в тени, готовый в любую минуту отдать все, чтобы только помочь другим. Что же касается меня, то я проигрывал в глазах девчат, находясь рядом с Костей, хотя и выгодно отличался от Лешки.
Ничто не мешало нашей дружбе. Мы любили спорт: зимой — лыжи, летом — футбол, любили вечера в нашем заводском клубе, любили свою школу при заводе, свои станки, на которых немало попортили металла, прежде чем научились токарному делу…
Однажды, уж так заведено, встретилась нам девушка. Звали ее Полиной. И до нее мы видели девчат, но Полину нельзя было и в сравнение с ними поставить.
Она только что поступила в училище, где мы учились уже третий год. Вот уж верно сказано: красоту словами не выразишь, все бледнеет перед красотой. Даже Костя, этот самоуверенный парень, которому прыгнуть с парголовского трамплина было пустячным делом, и тот оробел, когда Полина, чуть улыбнувшись, посмотрела на него.
Только после того, как она прошла мимо нас, он перевел дыхание.
А я почувствовал, как у меня в сердце открылась светлая комнатка, и в нее вошла эта девушка, и прочно осталась там.
Каких только дум я не передумал! И все о ней! Одна мечта была чудесней другой. И все о ней! Мне ничего не стоило в таком праздничном состоянии пройти после работы пешком от «Красного выборжца» до улицы Декабристов — вдоль по Неве, через Неву, по Марсову полю, по длинной улице Плеханова…
И все думать о Полине, мысленно разговаривать с ней, шутить, смеяться. Воображать себя красивым, смелым, любимым.
Но на самом деле я не решался заговаривать с нею. Только молча из-за своего станка смотрел в дальний угол цеха, где работала она. Иногда я подходил к ее подруге, некрасивой девушке. С той мне было легко говорить о чем угодно.
Откуда-то и слова брались и шутки. Подружка смеялась. И я был очень доволен, если Полина глядела в нашу сторону. «Пусть знает, что не такой-то уж неловкий парень я, — было у меня в голове, — если надо, так я могу вот так же и с ней пошутить и посмеяться».
Однажды у нас в клубе шел спектакль. Мы, конечно, сидели в разных местах. Она у окна, а я у другой стены. Что уж там шло на сцене, не помню. Да и неинтересно мне это было. Не терпелось посмотреть на Полину.
И лишь только наступил антракт, я вскочил с места и нашел Полину взглядом. В ту же минуту она поднялась, посмотрела в мою сторону. Так — через весь зал — мы и смотрели друг на друга, пока снова не погас свет.
То же было на следующий антракт и еще в следующий, пока не кончился спектакль. Чего было бы проще подойти к ней, но мне было и так хорошо. Правда, я даже не знаю, замечал ли мою любовь Костя. Я не думал в то время и о Лешке. Мне было не до них.
И еще: не знаю, как это получилось, но ее направили ко мне в ученицы. Я так и замер от радости, когда услыхал такое от старого мастера Василия Петровича, сухонького старичка, носившего мушкетерские усы и бородку.
И вот Полина пришла ко мне. Я пустил станок на стальную бешеную скорость — латунь под резцом завыла сиреной, мелкая стружка, словно из брандспойта хлынула вдоль мастерской. Мое сердце готово было вылететь. «Полина здесь! Со мной! Рядом!» Но я робел на нее смотреть и все ниже склонял голову над станком.
— Ты, может, объяснишь что-нибудь? — сказала она.
Мне стоило немалого труда разговаривать с ней. И то лишь только о деле — ничего лишнего. Она очень внимательно слушала, не сводя с меня больших темно-карих глаз В их глубине мерцали золотистые звездочки.
От этих звездочек мой язык немел, и отворачивался. Я мог часами смотреть на ее руки, на то, как она работает, и молчать. Когда кончилась смена, я первым выбегал из цеха, из проходной и ждал ее на улице, чтобы потом издали наблюдать за нею…
Все это кончилось плохо. В один из дней я узнал, что за ней ухаживает Костя. Узнал еще и то, что Полина стала смотреть на меня равнодушно. И тогда я понял, что мимо меня прошла любовь.
Мне было очень тяжело. Костю я не мог видеть. Теперь все мои думы сводились к тому, как заставить ее вернуться ко мне. Я строил множество планов, вплоть до похищения.
Но, как и всегда, это были только мечты. На деле же я ни на что не мог решиться и все чаще изливал душу Лешке, который, оказывается, тоже ее любил, но даже и в мыслях не смел бороться за свою любовь.
Так миновал год. Учеба была окончена. Наступили каникулы. А когда они прошли, известие, что Костя женился на Полине, окончательно расстроило меня. Прошли годы. Я многому научился и многое понял.
Но сердце мое было по-прежнему занято. Только чувство как-то отодвинулось и уже издалека согревало меня светлым теплом милой юности — чего-то невозвратного, каких-то надежд.
Я поступил на другой завод и вскоре узнал, что Костя ушел от Полины. Много позднее я повстречал Лешку Колобова. Он рассказал, что встречается с ней, по-прежнему любит ее.
И еще прошло пятнадцать лет. И вот я снова встретился с ней. Но не та, которая жила все эти годы в моем сердце, а другая — пожилая женщина, столько же испытавшая в жизни, как и я, а может, и еще больше, — стояла передо мной.
Она смеялась, радуясь этой встрече. Я глядел в ее глаза, они были такие же большие, темно-карие, но в глубине их уже не мерцали звездочки; я видел ее губы, но не те, упругие, а прочерченные тонкими морщинками, и все ее лицо было как бы покрыто дымкой многих лет. И все же это была Полина.
Не обращая никакого внимания на прохожих, мы — два пожилых человека — вели себя как подростки: стояли посреди Невского, держали друг друга за руки и, перебивая один другого, высказывали все то, что когда-то держали в себе, о чем надо было говорить тогда, а не теперь.
Вспомнили и тот клубный вечер, когда я, как поплавок, выскакивал из рядов, и те, самые дорогие дни в моей жизни, когда она, склонив голову, старательно выслушивала мои поучения, и даже то, как я провожал ее на расстоянии.
Она это, оказывается, тоже знала. Она любила меня и до сих пор часто вспоминала, все жалела, что так грустно у нас сложилась любовь.
Теперь мы уже обо всем говорили без стеснения, словно прошедшие годы дали нам право на откровенность.
Костю она не любила и только потому приняла его ухаживания, чтобы раззадорить меня, чтобы я стал посмелее. А вышло все иначе. Лешка Колобов любил ее. Любил так, что она могла бы быть счастлива.
У него было очень хорошее сердце. И все же это ей не мешало помнить меня, и она все время жила надеждой, что когда-нибудь мы непременно встретимся. И мы встретились.
В ее жизни было много горького. Она с трудом перенесла блокаду, потеряла всех родных. Леша — милый, добрый товарищ, — погиб в войну. Пал смертью храбрых. Но это все было… Все в прошлом.
— Ты должен непременно ко мне прийти, — сказала она и на клочке газеты написала свой адрес.
И вот я у нее. За окном дождь. Видно, как косые струи летят в свете уличного фонаря. Иногда ветер подхлестывает их, и они падают чуть ли не плашмя на мостовую. Уже поздний вечер. В комнате уютно и строго. Все вещи только необходимые — стол, шкаф, буфет, кровать, кушетка и несколько стульев.
— Ты так и не женился? — спрашивает Полина.
— Нет, не женился.
Она сидит рядом со мной на кушетке, подобрав под себя ноги. Теперь мы уже говорим спокойнее, говорим в раздумье, как очень близкие люди.
Собственно, мы всегда были близки друг другу, и только что-то мешало нам. А теперь уже ничто не мешает. Но тут какое-то новое для меня чувство заставляет посмотреть на часы и подняться.
— Ну, куда ты пойдешь, — она посмотрела в окно, — на улице дождь.
И в самом деле, зачем мне уходить? Теперь я дома. Все, о чем мечталось, сбылось. Почему же так все получилось у нас? Почему моя робость победила любовь? Почему ее каприз победил любовь?
Почему мы так плохо распорядились нашим счастьем? И мне становится нестерпимо жаль и себя и Полину. Но вот судьба дала шанс, мы встретились и теперь уже никогда не расстанемся. Я точно знаю.
