Без мамы я осталась довольно рано. Мне не было еще и 20 лет. Для молодой домашней девушки, которой я тогда была, остаться одной было очень страшно.
С отцом у нее не сложилось, он оставил семью сразу после моего рождения. На выручку нам тогда пришла мамина старшая сестра, тетя Аня. Она жила не в нашем городе, а в деревне, в 40 километрах.
Но она каждые выходные, а иногда и в середине недели приезжала к моей маме. Помогала растить меня, привозила нехитрые деревенские продукты, подкидывала денег. Ведь мама осталась после ухода отца без средств к существованию.
— Ничего, Мариша, — говорила она сестре, — выстоим. А не то — запирай свою квартиру и давай ко мне, ты же сейчас не работаешь.
В конце-концов мама так и поступила и я до 3-х лет жила у тети Ани в деревне. А самой ей тоже было очень непросто. Тетя жила в большом доме их с мамой родителей, управлялась по хозяйству одна.
Она после свадьбы через полгода уже осталась вдовой. Своего будущего сына муж тети Ани так и не увидел. Но она не унывала, да и маме моей не давала унывать.
И она первая пришла на помощь мне, когда мамы не стало. Она и институт мне не дала бросить, и замуж меня выдала. И с моей дочерью здорово помогала. А мы с мужем часто ездили к ней, помочь в необъятном деревенском хозяйстве.
Сын тети Ани уже давно вырос, он был старше меня на 15 лет, уехал жить в Москву, где его жена получила квартиру от завода, на котором работала. Так-то она была тоже деревенская, но, уехав в столицу, загордилась.
— Фу, какая грязь, — морщила нос Нина, в начале семейной жизни еще приезжавшая в гости к свекрови, — навозом пахнет. И неужели нельзя помыть эти мерзкие калоши!
В этой обуви тетя ходила задавать корм свиньям, они стояли на улице, у заднего входа в дом. Тетя Аня начинала суетиться, пытаясь угодить невестке, но это было невозможно.
— Я не буду пить это молоко, — отворачивалась Нина от стола, — и воду эту не стану.
Можно было подумать, что она выросла в семье лорда, не меньше, хотя собственные родители Нины жили через несколько домов от тети и в их доме и на столе было все то же самое.
На меня и моего мужа Нина тоже поглядывала брезгливо: провинциалы.
— Миша, — обращалась Нина к своему мужу, — вот эта твоя родственница от свекрови не вылезает, смотри, заграбастает она твое наследство.
Это говорилось прямо при нас, а Миша весело смеялся словам жены. Мы с мужем старались не обращать внимания. В гости к двоюродному брату я не ездила и не собиралась. А вот за тетю мне было обидно.
Постепенно сын перестал ездить к матери совсем. В деревне шептались: Воронов с женой к теще приехал, а к матери и не зашел даже.
— Совсем Нинка отшибла мужика от родной матери, — говорила соседка тетя Клавдия, — да и он, хорош, слушает свою вертихвостку. Анюта одна его поднимала, все для него, а сын глаз к матери не кажет.
Тетя плакала, украдкой, но что она могла поделать…
Когда она заболела, Миша не явился ни разу. Врачи сказали, что шансов на выздоровление нет, все, что можно сделать — дать ей спокойно и без боли уйти. Муж мой сказал, что из больницы тетю мы забираем к нам.
Я звонила двоюродному брату, но трубку все время брала Нина. Звать мужа к телефону она отказывалась, а однажды сказала так:
— Болеет, а мне какое дело? И Мише дела нет. У нас своя жизнь, у свекрови своя. Вы денег хотите с нас срубить? Нет? Ну так и не названивай моему мужу!
Деньги нам были не нужны, я хотела, чтобы сын успел проститься со своей матерью. Но он так и не приехал.
О смерти матери ему сообщила теща. Он появился на поминках, когда мы уже проводили тетю на деревенский погост. С ним была и его жена, которая сразу начала ходить по комнатам и распоряжаться:
— Телевизор сейчас заберем, и этот хрусталь, а остальное потом вывезем. Так, — обратилась она ко мне, — после поминок занеси ключ от дома моей матери, она придет и свой замок повесит.
Вот тут и встала со своего места соседка, тетя Клавдия:
— Эй, Нинка, — сказала пожилая женщина, — положи все на место, не хотела я на поминках этот вопрос поднимать, да придется, иначе, ты, как стервятница заправская, все тут разоришь-расхватаешь!
Клавдия и достала из сумки документ, завещание на дом, тетя еще до того, как лечь в больницу, отписала свой дом мне.
Я заплакала, а брат Миша с женой начали орать, что по суду они отменят завещание, что мать я силком заставила его написать.
— А вот и нет, — подала голос соседка тетя Тоня, — мы с Клашей и Аней ездили к нотариусу, как знала Анюта, что сын с невесткой судиться надумают. Ты, Миша, про мать последние 12 лет и не вспомнил ни разу, да и зачем тебе этот дом? Твоего труда тут нет, ты же помогал только тестю с тещей, а не матери родной.
А во время этого разговора Нина, под шумок, увязывала в покрывало, снятое с кровати, то, что было в доме ценное. Останавливать я ее не стала.
А в дом тети Ани, построенный еще моим дедом, мы с мужем перебрались после сороковин. Квартиру городскую сдали квартирантам: вырастет дочка, потом туда и жить пойдет, а мы лучше здесь, на земле.
Миша перестал приезжать в свою родную деревню. Совсем. Видно насмешки и презрение односельчан за отношение к собственной матери, сильно по глазам ему стрекали.
А у задней двери моего теперь дома, так и стоят калоши. В них теперь любят спать шаловливые котята, которых принесла по весне любимая тетина кошка.
Нет, я те калоши не надеваю.
Муж заказал знакомому своему изготовить керамические. Как память.
