-Как Леонид твой, держится? — спрашивает приятельница Антонину Сергеевну, — да уж, такой удар, такой удар. Маша же моложе его, да не болела ничем. И до пенсии не дожила. Ну хоть не один остался, дети есть, сын, дочка, им теперь его и досматривать.
-Какое уж там досматривать, — машет рукой Антонина Сергеевна, — Леня, конечно, характера тяжелого у нас, но и деток вырастил, не дай кому такое. Через полгода после того, как Маши не стало, дети к нему и путь-дорогу забыли. И внуков не привезут.
-Ну так и вовсе не хорошо, — соглашается подруга, — какой-никакой, а он отец. Я понимаю, Маша бы могла высказать претензии к нему, но дети-то родные. Вырастил, выкормил, образование дал.
Брату Антонины, Леониду Сергеевичу 65 лет. Год назад не стало его супруги, вроде бы и не болела ничем, а тут раз — обширный инфаркт. Сыну Егору 32 года, дочери Нине — 29.
У обоих детей семьи, дети, живут от отца отдельно. Егор с женой в ипотечной двушке, а Нина с мужем и дочкой живет в добрачной однокомнатной квартире своего мужа.
-Тебе бы, Нина, — заметила Антонина Сергеевна после поминок, — теперь надо к отцу перейти. Он пожилой, один в трехкомнатной, за ним уход нужен, приготовить, постирать, убрать. Это твой дочерний долг.
-Приезжать буду, — ответила Нина, — а жить к нему не пойду.
-Представляешь, — ищет сочувствия у подруги Антонина Сергеевна, — характер у отца видите ли трудный. Дочь родная на старости лет заявила, мол, как хочет, так с бытом и справляется, и коммуналку платит. А с Егора какой спрос? Там жена всем командует, а разве будет она за свекром ходить?
***
-Он всю жизнь жил, как барин, — говорит та самая Нина, дочь Леонида Сергеевича, — маму до срока загнал, а самому что? У него нет ни единого седого волоска, ни одного зуба с пломбой, да он всю жизнь себя только и берег. О своем комфорте заботился. Нас растил-кормил? Ага. Мне девчонке и то ремня доставалось, а о Егоре и говорить нечего. Не могу я его простить и забыть то, как он маму гонял, тоже не могу. Ведь он поедом ее ел за всякую мелочь! Вилки на свет смотрел и протирал между зубцами, все микробов боялся. Мог шваркнуть об пол тарелку с супом, если в нем на его вкус перца было недостаточно. И что? Мамы нет, а теперь я его капризы исполнять должна? Ну уж нет. Если сляжет — другой разговор. И то, скинемся с братом, сиделку наймем, чтобы пореже бывать у папы.
-Я его воспитание до сих пор помню, — согласен с сестрой Егор, — не забудешь. Если мама заступалась — доставалось и ей. А все вокруг были уверены, что отличный семьянин. Матери просто уйти было некуда, квартира его, а у нее из родни — только детдом. Все вокруг его хвалили: работящий, непьющий, воспитывает, добра желает… Да лучше бы пил!
***
-Ну, Тоня, чего уж тут, — говорит Антонине Сергеевне подруга, — бывает, что дети вырастают и не нуждаются в стариках. Твоя же дочка замуж вышла недавно? Снимают жилье? Ну так ты квартиру ей оставь, а сама к брату перейди, сразу несколько проблем закроешь…
-Я? К Леньке? — обрывает ее Антонина Сергеевна, — Вот еще! У себя в квартире я сама хозяйка, а под Ленькину дудку я и в детстве, и в юности наплясалась вдосталь. Я же, как в Москву перебралась, у брата с Машей жила первое время. Не дай бог! Еще меня на старости лет щи варить не учили и чистоту пола носовым платком не проверяли! Они дети, они и должны. А я что? Я сестра.
Приятельница качает головой: легко осуждать чужих и рассуждать о долгах, а сама — поглядите — не хочет!
