Люба пробудилась на заре от воя моторки. Хотела понежиться в постели, но вспомнила, сегодня ей плавать, и вмиг взбодрилась. Соскочила с кровати, заботливо укрыла дочку и проскрипела половицами к окну, распахнула его и дышала парным озерным воздухом, поглядывая на себя в зеркало, висевшее в простенке.
Хоть росточком невелика вышла, зато фигуркой ладненькой взяла. И лицо белое, чистое, с симпатично вздернутым носиком и большими веселыми глазами. Волосы темные, блестящие, густые. В доме тихо.
Слышно, как постукивают ходики да храпит за перегородкой Сашка, деверь. Сегодня он не выходит у Любы из головы. Скажут же люди такое, не подумавши! Да она за полгода, которые Сашка живет у нее, глаз не рассмотрела как следует: вечно опущенными держит.
Вчера с обиды накричала, чтобы немедля из ее дома убирался, соседские парни невесть что болтают, — он слова поперек не сказал.
— Хорошо… Завтра съеду… Делов-то, — вздохнул покорно и на весь вечер исчез. Вернулся поздно. Не зажигая огня, разделся и лег у себя за перегородкой. Затих.
Любе стало жалко парня. Ничего плохого от него не видела — одно хорошее. Но менять своего решения она не собиралась: хотелось в свои двадцать три годика пожить одной, вольно, к тому же кое-кто приглянулся…
Работала Люба на пароме кассиром. С первым шестичасовым рейсом обычно мало народу ездит. Одни ягодники да грибовики. Люба быстро обилетила немногих пассажиров и прошла на корму, за будку.
Она отыскала глазами свой дом и вздохнула: невезучим оказался он для нее с мужем. Незря многие в деревне отговаривали Федора покупать его: на беспокойном месте, у самой переправы стоит. А Федор, задумав перебраться в город, никого не захотел слушать — купил. И только годик в нем пожил. Во второй день Октябрьских праздников отправился в кандейку возле пристани пивка попить и не вернулся. Прицепились к нему в кандейке пьяные слободские парни. Он раскидал всех и к выходу подался. А один встал и сзади ткнул ножом Федору. Тот и пяти минут не жил. Схоронила она мужа и осталась одна с годовалой дочкой на руках. Хотела в деревню вернуться, да мать отговорила: в городе легче личную жизнь устроить. Зиму Люба высидела дома со Светкой, а весной, когда навигация открылась, пошла на паром кассиром: плавать через день, в рабочие дни, можно между рейсами домой сбегать, дочку проведать. Первое время с ней соседская бабка сидела. Потом Светку в ясли устроила.
Она вспоминает. Когда замуж выходила, Сашка парнишкой был, в школе учился. На похороны Федора не приезжал: только в армию взяли, везли служить на Дальний Восток, не знали, куда телеграмму подавать. А прошлой осенью постучался в дом солдат, небольшого роста, но подтянутый и бравый.
— Вам кого? — спросила Люба, а сама по сходству с мужем сразу догадалась, кто это.
— Вас, Любовь Николаевна… Не узнали? — смешался солдат и перевел взгляд на выбежавшую Светку. — Это моя племянница? Здравствуй. Я гостинцев привез.
И присел у порога, полез в чемодан…
Напоследок вытянул со дна красивый полушалок, подал Любе:
— А это вам, Любовь Николаевна. Дальневосточный сувенир. В Хабаровске брал.
Люба приняла подарок, предложила деверю раздеться и быть как дома.
Саша переночевал. Утром они сходили на могилку » Федору, и Саша укатил на автобусе в деревню к родителям.
А недели через две заявился снова. Сказал, будет устраиваться на работу в городе, дома не поглянулось: в колхозе нет ни одной исправной машины, все пора в металлолом списывать.
Походил Сашка по предприятиям и вернулся вечером хмурый. Спросил, не глядя на Любу:
— Можно, я у тебя пропишусь временно? Не берут без городской прописки нигде…
— Да пожалуйста… И живи сколько хочешь. Слава богу, места хватит, — обрадовалась Люба родному человеку.
Саша стал жить у нее. Работать устроился в Сельхозхимию, на новый самосвал. Дров навозил и разделал года на три. Часть зарплаты Любе отдавал за питание. Светку игрушками задарил, приноровился провожать в садик и домой забирать на машине, если, конечно, в командировку не посылали. По дому всю мужскую работу выполнял без указки. Хорошо было такого квартиранта держать. Спокойно, безбедно жилось Любе с Сашкой. Не прогнала бы, не появись Юрий Павлович в ее жизни…
Нового директора прислали в заозерную школу прошлый год. Был он молодой, после института. Сперва Любе не понравился: чистенький, приглаженный и чересчур стеснительный. По всему видать, маменькин сынок. Даже своих коллег — незамужних учительниц — сторонился. Ездили две, как и он, на воскресенье домой в город. Так он к ним близко не подходил, не разговаривал, как чужой, держался всю дорогу. Но замечала, тайком посматривает на нее.
В октябре — уже холодно было, слякотно, последние деньки плавали — стала Люба подтаскивать причальный канат к борту и поскользнулась на мокрой палубе, едва не упала. Директор школы не хоронился от дождя в будке вместе с учительницами — к стенке жался. Увидел — и портфель бросил, на помощь Любе метнулся:
— Разрешите, я попробую!
Выхватил из ее рук канат и хоть не с первого раза, набросил-таки петлю на причальную сваю, кое-как намотал конец вокруг палубного кнехта. А распрямился, глянул победно на Любу, и она не знала, что делать — то ли смеяться, то ли плакать: все лицо у директора было в грязи, плащ тоже.
— Пойдемте, я вас замою, — сказала, отвернувшись, и повела директора к бачку с кипяченой водой. Больше всего досталось манжетам белой рубашки, и Люба тщательно терла их намоченным носовым платком.
А директор стоял не шевелясь, смотрел на ее руки и бормотал сконфуженно:
— Да бросьте, ей богу… Не стоит. Подумаешь!
Недолго поездил директор с паромом осенью. А Люба вспоминала его всю зиму, часто посматривала из окна за белое озеро на школу.
Люба завидовала и пешеходам, и тем, кто сидел в машинах: они могли встречать Юрия Павловича.
Весной директор стал переправляться с паромом. Спросил у Любы, чья машина под ее окнами частенько стоит, не замуж ли она вышла — осенью она рассказывала ему про свою одинокую жизнь. Теперь про Сашку, деверя, поведала. Директор повеселел. В субботу домой ехал — сунул букетик подснежников. И еще не раз приносил цветы, радуя Любу.
Однажды, когда Люба обилетила всех пассажиров, к ней подошел директор.
— Здрасте, Любушка! Мы ведь не здоровались с вами при такой посадке, — проговорил он, подавая деньги.
— Мне поговорить надо с вами об одном деле…
— А сейчас уже не успеем, — Люба отвернула вспыхнувшее лицо, посмотрела на пристань. Она была рядом. Катер делал вираж на подходе к ней.
— А мы на обратном пути, хорошо? Мне еще в гости к вам хочется зайти. Надеюсь, не прогоните? — засмеялся директор.
— Всегда пожалуйста! — выкрикнула Люба и кинулась к причальному канату. Услышала за спиной шаги директора, собравшегося ей помочь, и гордо выпрямилась под взглядами парней.
В обед Люба пришла домой. Постель на Сашкиной койке была скатана. Рядом стоял собранный чемодан. Тот самый, с которым Сашка переступил порог ее дома. Люба приподняла чемодан. Он был легковат для своих размеров.
— Ничегошеньки не нажил, — шевельнулась в сердце жалость к парню. — А из-за кого?
Она повела глазами по избе. Многое было тут куплено Сашкой: кровать для Светки, четыре дорогих стула, шкаф под книги. Новый телевизор им взят в кредит.
— Ладно. Вот женится и все заберет, — успокоила Люба себя, но полной уверенности в том, что Сашка поступит так, у нее не было. А было предчувствие: скорее всего Сашка ничего отсюда не возьмет. — Выплачивать ему буду, — заверила себя Люба и вспомнила, что вечером может зайти в гости директор, Принялась наводить в доме чистоту и блеск.
При одной мысли о предстоящем разговоре с Юрием Павловичем у Любы начинало буйно колотиться сердце. Но только у самой пристани, когда потребовалось рулить, Василий оставил директора в покое. Тот подошел к Любе. Уплатил за проезд, молча поднял с палубы канат, приготовился набросить петлю на сваю.
До последнего вечернего рейса оставалось свободное время, и Люба вместе с Юрием сошла на берег. Мучаясь ожиданием, когда с ней заговорят, ступала по дамбе замедленно. Никогда раньше она не казалась ей такой короткой, как сегодня. Прошли мимо цистерны с горючим, установленной на цементных опорах, мимо ожидалки, и вот тропинка к ее дому. Люба приостановилась, подняла несмелые глаза на Юрия:
— Ну, вы теперь куда? Домой?
— Нет… Я к вам в гости собираюсь… Если не возражаете, конечно, —- засмеялся он, по-мальчишески морща нос.
— Ко мне? Пожалуйста! — Люба повернулась, пошла впереди директора к своему дому пружинистой походкой, высоко неся голову. Увидела старух, восседавших на лавочке у соседнего дома, и подумала: «Вот кто сплетни про нас с Сашкой распускает. Теперь еще одну сочинить можете. Я разрешаю».
Любе сделалось весело, еще выше подняла она голову под взглядом старух, смотревших на директора с нескрываемым любопытством. Громко брякнула кольцом на калитке, настежь распахнула ее перед гостем, прокричала на всю улицу:
— Проходите, пожалуйста, Юрий Палыч!
Директор вошел и, пока Люба закрывала калитку, успел проскользнуть к двору, рубленному под одну крышу с домом, заглянул внутрь.
— Куда вы? Вот крыльцо! Мы здесь ходим — не двором, — окликнула Люба.
— Да-да. Естественно. Это я так. Секрет фирмы, — лукаво улыбнулся Юрий и поинтересовался: —Двор у вас случайно не пустует?
— Три курицы живут. Мама из деревни привезла. Овечку предлагала, да я отказалась. Не прокормишь в городе, — вздохнула Люба и достала с косяка над дверью ключ на красной лямке, отомкнула замок.
Войдя, Юрий подивился чистоте и ухоженности внутри дома.
— Ого, как у вас тут! Ослепнуть можно, — воскликнул в восторге.
— А вы сюда проходите. Здесь садитесь, — указала Люба гостю на стул у бокового окна, выходившего на съезд к дамбе. Распахнула створки, метнулась на кухню:
— Я сейчас мигом чай приготовлю.
— Чая не надо… А вот от стакана чего-нибудь холодненького, пожалуй, не откажусь, Можно даже воды… Колодезной… — подсказал Юрий.
— Зачем воды? Я молочка сейчас достану из подполья. У меня не магазинное. Одна женщина мне из-за озера привозит, — Люба стукнула творилом. В доме стало тихо.
«Как меня тут принимают, однако, — улыбнулся Юрий и расслабил тело, вольготно вытянул ноги, гудевшие от усталости.
Люба принесла и подала ему эмалированную кружку, полную холодного молока:
— Пейте на здоровье.
Поставила себе стул по другую сторону окна и села напротив. Смотрела, как он пьет, и в глазах проступала радость.
— А, честно говоря, я не думал, что у вас здесь так хорошо. Домик-то старый совсем.
— Сашка, деверь, на май отделал, — взблеснула глазами по стенам Люба.
— Молодец! Мне бы такого мастера школу отделывать.
— А вы поговорите с ним. Может, согласится по вечерам, — подсказала Люба, полная желания угодить директору.
— Нет, людей со стороны мне брать не велено. Сказали, бригаду отделочников из ПМК пришлют, — вздохнул он и подмигнул Любе:
— Ваше здоровье!
Залпом допил молоко. Вытер губы, протянул пустую кружку хозяйке:
— Спасибо вам большое, Любушка-голубушка. Давно не пробовал такого вкусного.
Увидел счастливый блеск в женских глазах и не сдержался, припал губами к протянутой за кружкой руке. Ощутил несмелое прикосновение к волосам вздрагивающих пальцев.
Резкий сигнал машины рассек тишину улицы. Оба повернулись к окну. Огромный грузовик летел через съезд к дамбе прямо на Любин дом.
— Пьяный за рулем! — выкрикнул Юрий и выронил кружку.
Люба высунулась в окно, грозя водителю кулаком. Тот тормознул. Буфер замер в полуметре от стены дома. Мотор заглох. Синий чад окутал кабину, ворвался в окно. Люба закашлялась. Отгоняя рукой от лица вонючую гарь, закричала на улицу:
—Тебе что, жить надоело, ненормальный?
Оттуда донеслось:
— Это тебе первой надоело!
Зло кляцнули дверцей кабины. Люба в замешательстве посмотрела на директора:
— Это Сашка… Ведь точно, видать, напился. С чего бы это? Прежде никогда не прикладывался.
Повернула лицо на стук шагов в сенях.
Дверь отмахнулась. В дом ворвался паренек небольшого роста, в засаленной гимнастерке. Из-под черного чуба сверкнули на директора и тут же ушли в сторону отчаянные до беспамятства глаза.
— Светка где, племянница моя? Еще не ходила за ней, что ли? Не знаю, как управляться без меня станешь… Башка совсем другим, видать, забита, — прохрипел Сашка, заглянул во все углы и вышел.
— А вроде непьяный, правда? — повернулась Люба к директору.
— Да-а… Не похоже. Тут другим пахнет, — покраснел он и нагнулся, поднял с полу кружку, подал хозяйке:
— Извините…
— Ну и Саня. Вот дает! — закачала головой Люба, унося кружку на кухню.
За окном послышался шум отъезжающей машины. Юрий проводил ее задумчивым взглядом.
В комнату вернулась Люба, и он шагнул ей навстречу, поклонился:
— Спасибо за все. Теперь наверняка до дому дойду, после вашего молока. Подкрепился… А то, честно говоря, ноги подкашивались.
— Да посидели бы еще, Юрий Палыч. Сейчас Саня мою дочку привезет. Посмотрите, какая шустриха растет, — пробовала Люба удержать гостя.
— Нет, надо идти… Так лучше будет для всех! — проговорил Юрий и посмотрел Любе в глаза.
— Да что вы! Зря вы об этом подумали. Ничего ведь нет, — затрясла Люба головой и покраснела до слез.
— Я ведь, собственно говоря, знаете, зачем заходил к вам? Насчет двора вашего узнать. Коли он пустует, не позволите мне в нем сухую штукатурку похранить? Ремонт в школе будет, а хранить не где.
— Привозите и сгружайте! Все равно двор пустует. А тут хоть доброму делу послужит…
Она проводила директора до калитки и вернулась в дом, со слезами обиды на глазах.
— Ну, Саня, гад. Все мне испортил! — застучала кулаками по столу и разрыдалась. Потом успокоилась. Стала вспоминать, как появился Сашка в ее доме, как и что делал, о чем говорил с ней, какая крепкая дружба у него со Светкой… Когда под окнами зашумела машина, пошла на кухню умываться.
В дом вбежала дочь. Заскакала на одной ноге:
— Мама, мама! Дядя Саша сказал, у тебя в голове ветер свищет… Не ту для себя елку ты рубишь.
— Я вот покажу сейчас ему елку! Будет знать, как ребенка мне портить! — Люба сложила вдвое полотенце, потрясла перед дочкой. Та крутанулась на одной ножке и выбежала. Люба швырнула полотенце на кровать, уставила глаза на распахнутое окно, через которое долетало звяканье гаечных ключей. Проворчала, остывая:
— Ишь какой умник выискался. По себе дерево рубить советует. А где его найдешь по себе-то?
С озера донесся рев запущенного на катере двигателя.
— Матушки, опаздываю! — всплеснула руками Люба, схватила с вешалки сумку и побежала на паром. С дамбы оглянулась,
Сашка копался в моторе машины, поднырнув под задранную крышку капота. Светка стояла рядом, готовая подать нужный ключ: она их знала, все по размерам.
— Господи! Хоть бы переодеть мне ее после садика. Опять все платье вымажет, — заволновалась Люба и покричала: — Света, ступай надень другое платье! То, в котором дома ходишь!
Дочка только плечами передернула, с места не тронулась.
— Я кому сказала? — закипела Люба. И увидела, Сашка обернулся, что-то сказал Светке.
— А дядя Саша говорит, он мне новое купит! Завтра! — прокричала она матери.
— Завтра его ноги в нашем доме… — начала Люба и осеклась. Помолчала. Потом позвала дочь ласковым голосом:
— Светочка, подойди ко мне, пожалуйста. Мне надо сказать кое-что тебе.
Светка вопросительно посмотрела на дядю Сашу и, когда он кивнул, побежала к матери:
— Что, мам?
— Вот что, — глубоко передохнула Люба. — Скажи дяде Саше, чтобы он до моего возвращения с работы никуда не уходил. Мне с ним поговорить надо. Поняла?
— Ага! — кивнула дочь и быстро повернулась.
— Сейчас, сразу скажи, слышишь? А то потом заиграешься и забудешь, — обеспокоилась Люба.
— Ладно! — уже на бегу выкрикнула Светка.
Люба заспешила на паром. Она точно не знала, о чем будет говорить с Сашкой. Скорее всего позволит ему жить дальше у себя в доме, чтобы самой внимательней, по-новому присмотреться к парню…
