Татьяна заневестилась, в года вошла, глаза распахнулись, синим пламенем засияли, коса по спине змеей заструилась.
«Ах! Хороша!» — ахали вслед мужики. «Ишь ты, выдурила!» — плевались бабы. Всяк по-разному реагировал на весеннюю красоту Татьяны.
А отец, хмыкнув, сказал: «Давай-ка, девка, работать. Может, что к осени и наработаем, да прикроем тебя немного».
Стала Татьяна вместе с отцом на лошади камни строящемуся мясокомбинату подвозить. Из Борбровки в ночь под понедельник выйдут, а всю неделю у родственников возле пивзавода ночуют.
Целыми днями камни ломают да грузят на телегу, так и лето промчалось. А осенью обманул отец с расчетом, кобылу новую купил: в хозяйстве необходимее. Эх, и крута девка Татьяна — Новикова порода.
Обожгла синим пламенем глаза, платок в руки и, не сказав даже «Прощайте», в Троицк убежала. Ну да и без нее народа полно, невелика потеря.
В горничных
В Троицке устроилась Татьяна к пивзаводчику Зекеру горничной. Платья, фартук ей выдали, работу объяснили, а силы да сноровки у Татьяны немеряно. Да еще она смешливая, веселая, песни поет — заслушаешься.
Полюбила барыня девчонку, вещей своих ношеных надарила, по выходным в горсад отпускает, даже в кино с собой брала. Нравится Татьяне такая жизнь: работа не тяжелая, кормят сытно, дом богатый, красивый, барыня добрая. Это тебе не камни ломать да сухари водой запивать.
Вот как-то спрашивает Таня у барыни:
— А что такое телефон?
У той настроение хорошее, подшутить над девкой решила. Привела ее на кухню к мясорубке:
— Вот, — говорит, — эту ручку крути и кричи: «Алле! Алле! Барин! Барыня обедать зовет!»
Татьяна шутку поняла, но чтобы барыне приятней было прикинулась дурочкой, кричит в жерло мясорубки, а все дворяне с барыней хохочут, укатываются.
Так бы и жила Таня у добрых хозяев в богатом доме. Да проходу парень молодой не давал — Иван Пономарев. Он с братьями магазин возле горсада держал, там и заприметил красу писаную.
К барыне с разговором пришел, та и решила судьбу девушки, и о приданом позаботилась. Вошла Татьяна младшей снохой в зажиточный дом. Всяко бывало, но в обиду себя не давала.
А уж муж-то ее любил, пылинки сдувал. Трех детей Татьяна ему родила, сына да двух дочек. Дом — полная чаша, на праздники напекут пирогов, да на блюда расписные и по подоконникам расставят. Люди мимо ходят, в окна поглядывают, мастериц-хозяек похваливают.
За лучшей долей
Но начались в Троицке смуты великие. Отобрали магазин, отняли дом двухэтажный, ее с мужем и детьми в глухую Сибирь сослали. Не смогла Татьяна жить в этой глухомани, сбежала от мужа, бросив его горевать и выживать.
Сына да старшую дочь в детдом определила, а с младшей в Талицу Екатеринбургской губернии подалась. Уж очень любила Татьяна малую дочку, она вся была в нее, ничем не напоминала мужа-неудачника.
Сын сбежал из детдома — беспризорничал и все добирался из Сибири на Урал через Москву, перед самой войной нашел мать и сестру. А уж после войны вернулись всей семьей в Троицк.
Когда началось строительство ГРЭС, отыскала Татьяну старшая дочь, сообщила, что едут с мужем и детьми, завербовалась на строительство ГРЭС. Ждала Татьяна дочь на вокзале, спрятавшись за столб, и только когда отошел поезд, подошла к растерянно оглядывающейся женщине.
— Ты — Нина? — спросила она дочь, которую не видела больше 15 лет. Дочь вернулась, долгожданная встреча произошла, не было только прощения. Не могла Нина забыть горьких детдомовских лет, мать, бросившую и предавшую ее. Так трудно и обидно жили они, пока Татьяна не уехала вместе с младшей ненаглядной красавицей-дочерью Валентиной в Челябинск, где та устроилась секретарем-машинисткой в политехнический институт. Получили квартиру, зажили мирно и счастливо, да нежданно-негаданно умерла Валентина от лейкемии, восемнадцатилетний внук сразу женился и вернулась Татьяна в Троицк.
К дочери Нине не пошла — мир не брал, хотя та уже получила в поселке ГРЭС хорошую двухкомнатную квартиру. Пошла к сыну, а у того семеро детей по лавкам в прямом смысле.
Вскоре сын тоже трехкомнатную квартиру получил на нынешней «Комсомольской площади». Опять попала Татьяна в бедноту: гвалт детских голосов, от которых бежала когда-то молодой, оставив в Бобровке и семью, и родных. Думала построить лучшую жизнь, жизнь же распорядилась по-своему.
Грехи наши тяжкие
Ходила однажды Татьяна к гадалке. Хотелось знать, что там с Иваном в далекой Сибири. Погадала гадалка на картах, воск лила, бобы кидала.
— Вижу, — говорит, — тайгу и кучу хвороста. Больше ничего. Сгинул, видать, твой Иван.
— Видать, сгинул, — согласилась Татьяна и пошла домой. Вот еще один человек, обиженный ею, недолюбленный, брошенный, нашел свое пристанище где-то. Наверное, в кущах небесных. А ей-то, грешнице, как доживать?
Целыми днями сидит суровая красивая старуха на диване в зале трехкомнатной «хрущевки», все думает нескончаемую думу, раскачиваясь в такт мыслям своим. Все тянет к концу конец.
Покормят — спасибо! Забудут — ну и ладно. Ей бы с совестью своей договориться… И только тогда оживает Татьяна, когда вслух читают ей книги про любовь. Вот так вот и ей хотелось прожить красиво и лучезарно. Не получилось.
