Рядовой Петр Лунев остановил машину, отбросил дверцу и, выглянув из кабины, удивленно повел бровью: перед ним стоял Лешка Курапов, его односельчанин. «Бывает же такое! В тайге и то тесно!»
— Шеф, подбросишь до перевалки? — спросил Лешка. Он не узнал Лунева и сейчас, вздернув подбородок, щурясь от солнца, ждал ответа.
— Садись, конечно, довезу, — сказал Петр.
Лунев с любопытством наблюдал за ним. Похудел, осунулся Курапов. Не тот Леха, совсем не тот. Внутренне Петр даже порадовался тому, что Курапов подурнел, что хоть в этом он обошел своего недавнего соперника.
Было это около года тому назад. Петр Лунев приезжал домой на побывку. Те десять отпускных дней видятся ему ослепительно ярким праздником. И сделала их такими Тоня Каткова, первая красавица села.
До службы Петр даже не пытался ухаживать за ней: куда ему до такой недотроги! Не питал он особых надежд и тогда, когда приглашал ее на вальс в совхозном клубе. Ему просто захотелось пережить несколько приятных минут, хоть на мгновение ощутить себя самым удачливым в зале.
Подхватив Тоню, он осторожно повел ее в круг. Каждый его мускул был напряжен — лишь бы не оступиться, не столкнуться с какой-нибудь беспечной парой, не испортить танца. Его скованность рассмешила Тоню.
— Я думала, военные более ловкие ребята, — весело прощебетала она.
Петр смутился, посмотрел ей в лицо. Оно было прекрасным. На разомкнутых губах теплилась улыбка, которая тревожила и ласкала Петра.
После танцев они до полуночи бродили за совхозными садами. Говорил больше Петр. Ему казалось, что только разговором он может удержать Тоню возле себя.
Потом они встречались еще и еще. Тоне нравилось слушать Петра. Она смотрела на него, и глаза ее светились восторгом.
Когда Лунев уезжал, Тоня отпросилась с работы, пришла на станцию проводить. В ожидании поезда они прохаживались по безлюдному пристанционному скверу. Было грустно. Петр склонился к девушке, сказал:
— Спасибо, Тоня. Мне было хорошо с тобой,
— Мне тоже. Пиши. Ведь, там у вас так интересно!
Петру показалось, что Тоня подумала не только о стройке.
В эти минуты и повстречался Алексей Курапов. В окружении ребят он шел через сквер. Одетый в новенький костюм, при галстуке моднейшей расцветки, он выглядел неотразимым парнем. Поравнявшись с Петром и Тоней, он замедлил шаг, зачарованно посмотрел на девушку.
— Тю-ю, — прищелкнул он языком. — Это откуда такая куколка?
Петр торопливо увел Тоню в сторону.
Уехал он с подавленным чувством бессилия перед Кураповым. Даже не одернул его. Толком не попрощался с Тоней. Постоял перед ней истуканом, промямлил какие-то пустые слова, пожал руку и полез в вагон. Уже из окна увидел ее побледневшее лицо и, почувствовав ком в горле, растерянно кивнул: «До свидания!»
…Ее первое письмо Петр читал со смешанным ощущением радости и любопытства. Он ждал его, ждал, как необыкновенное послание. Но письмо было самым обычным. Тоня сообщала о сельских новостях, писала, что помнит проведенные вместе вечера. Он вновь и вновь перечитывал письма, стараясь угадать между строк все, что могла бы сказать ему Тоня.
Месяца через три письма стали приходить реже. А потом как гром среди ясного неба: «А Тонька Каткова, с которой ты, сынок, гулял, открутила свадьбу с Лешкой Кураповым, Ты не пиши ей больше…» — извещала мать.
В тот день шел нудный дождь. На душе скребли кошки. Как все-таки скверно обошлась с ним судьба. Лучше бы она не сводила его с Тоней, не дарила ему тех лунных вечеров, от которых и сейчас, стоит только вспомнить, теплеет в груди.
На взгорке, где было посуше, Петр заглушил мотор, вылез из кабины, отошел к лесу и в изнеможении опустился под шатер сосны подростка. «Тоже возомнил! — ругал себя Петр,— О службе распевал, петушился. А она верть — и к другому! Вот тебе и вся любовь!»
Весть о замужестве Тони Катковой все же подействовала на него угнетающе.
Минул месяц. И вновь неожиданная весть из дома: «Непутевая Тонька со своим муженьком укатила на магистраль, говорят, там заработки большие…»
«Спасибо, мама, за новость!» — подумал Петр. Он понял, что Тоня поехала на магистраль совсем не за длинным рублем. На этот шаг ее, конечно же, натолкнули его рассказы о стройке. Значит, он, Петр, ей не безразличен, в ее судьбе он оставил свой след.
Поначалу Лунев загорелся желанием узнать, куда она выехала, хотел просить мать прислать Тонин адресок. Тешил себя надеждой: вдруг Кураповы живут по соседству, можно было бы заглянуть к ним — земляки все же. Потом отбросил эту мысль. Зачем унижаться, искать встречи с человеком, который сам отвернулся от него.
И вот теперь в кабине МАЗа рядом с Петром Луневым сидит Алексей Курапов. Теперь он знает, что Тоня все эти недели действительно была рядом, что их дороги постоянно пересекались, что она, возможно, не раз провожала взглядом его машину.
— В отпуск? — спросил Петр.
— Угу, — буркнул Курапов.
Лунев посмотрел на Алексея и по его напряженной позе, отрешенному взгляду понял, что он уже не вернется на стройку.
— А как же Тоня? — спросил Петр.
— Тоня? А что Тоня? Проживет. Она ловкая…
И Петр окончательно понял: Курапов не вернется.
В километре от перевалочного пункта, на развилке, Лунев остановил машину и, отвернувшись, сказал:
— Тут недалеко, дотопаешь сам…
Курапов вроде бы даже обрадованно выпрыгнул из кабины, забросил рюкзак за спину и торопливо зашагал к реке.
В один из дней Лунев шел по Распадскому — поселку строителей. Ему захотелось посмотреть, где живет Тоня. И, может, даже свидеться с ней.
… Общежитие, которое он искал, располагалось в третьем доме с краю, у подножья сопки. У его подъезда стояли две девушки в малярских робах, третья в такой же запятнанной мелом одежде, приоткрыв дверь, наказывала какой-то Шуре закупить в магазине продуктов. Голос показался Луневу знакомым, но он не стал прислушиваться к нему, подошел к двум подружкам.
— Приветствуем славный рабочий класс! — произнес он преувеличенно бодро. — Гостей принимаете?
— Только с гостинцами, — не растерялись девушки.
Они с любопытством оглядывали солдата из-под платков, повязанных «шалашиком». И тут раздался вскрик той, третьей, что стояла у двери:
— Петя-я!
Она бросилась к солдату, но шагах в пяти от него остановилась, согнала с лица улыбку.
— Здравствуй, Петя!
— Здравствуй, Тоня!
— Девочки, — обернулась Тоня к подругам, идите, я догоню вас. — И к Петру: — Вот… штукатуром стала. Дом отделываем.
Тоня за эти месяцы почти не изменилась. Правда чуть-чуть притух румянец на щеках, обветрились губ да в глазах застыла холодная грустинка. От переживаний — догадался Петр.
— Как ты тут? — спросил он, подойдя к Тоне.
— Я как-то муженька твоего добросил до Перевалки, — продолжал Петр. — Не вернулся еще?
Тоня вспыхнула, сжалась и, закрыв глаза, покачала головой из стороны в сторону. — Он не вернется, Петя…
Лунев проводил ее до стройки. Они медленно шли по наезженной дороге и, как в совхозном саду, говорили о магистрали.
— Службе моей конец подходит, — вздохнул Петр. — И знаешь, что я надумал? Пойду в школу прапорщиков, а после учебы — вновь на магистраль. Не могу без нее, боюсь — раскисну,
— Да, я понимаю, — ответила Тоня.
Она ждала от Петра других слов. Она так давно не слышала их. Петр умел их находить — она хорошо помнит это. Но Лунев не хотел ворошить старого. Он шел в двух шагах от нее, заложив тяжелые, рабочие ладони за спину.
Она поняла, что сегодня не дождется от Петра заветных слов. Он уже не тот Петя, которого она могла приворожить одним ласковым взглядом. Служба и магистраль сделали его мужественным, умеющим владеть своими чувствами, подчинять их большой цели.
— Заезжай, — попросила она Петра. — Я ведь тоже никуда отсюда не уеду. А теперь, когда ты нашелся, и подавно.
Лунев грустно улыбнулся, тряхнул головой: мол, ладно, будет время — заверну. Вслух же сказал:
— Рад за тебя, Тоня. В общем, ты — молодец. До встречи!
И распрощавшись, зашагал к машине. Девушки с лесов видели, как МАЗ рванулся с места и, с грохотом, подпрыгивая на ухабах, покатил по дороге.
